♫ Фиолетовый камзол Принца, Джо Эллиот, посыпающий себя сахаром, Аксель Роуз, выстонывающий дорогу в джунгли, хрупкие пальцы изможденного герцога Боуи, сжимающие сигарету, Моррисон-король-ящериц, ласкающий микрофонную стойку, как старую любовницу - все они, и десятки, и сотни до - с первого удара в ритуальный барабан, с первого крика саксофона на орлеанских болотах, с первой пульсации мерсибита в гитарах симпатичных парней из Ливерпуля - и многие после, все они старательно и самозабвенно строили и сжигали свое наследие, чтобы в будущем обязательно находился тот, кто будет так же строить и сжигать, и замыкать музыку в бесконечный цикл, разделяющий момент на до и после, а людей - на тех, кто говорит на этом языке, пронесенном поколениями от первого мурлыканья колыбельной до оглушительного грохота комьев земли об крышку гроба, и тех, кто слушает.

В 1965 году The Who, предвосхищая панков, впервые разбивают на сцене гитару, здесь, в 2023-м Ремус Люпин - обезличенное толпище случайных атомов, без семьи, без ощущения себя, без толковой цели - впервые испытывает что-то, похожее на религиозный опыт. Наверное. С Богом у него сложные отношения.

И все же: вот же он, Бог, квинтэссенция старого и свободного - такое искусство сжигали в кострах из-за страха, изымали из библиотек, за таким охотились цепкие взгляды родительских комитетов, оно все равно находило выход, передавалось из губ в губы, в переписанных пластинках, укрывалось под матрасами, на бортах пиратских кораблей, уворачивающихся от монструозной бюрократической громадины BBC, из-за него молодежь просыпалась и сбегала из дома, оно свергало правительства и вытаскивало из петель - и нового, уже отвоеванного, коммерческого, злободневного. И этот Бог, конечно, был про секс.

В рок-музыке по определению много секса, нежно нашептываемого или кричащего, но все это проходит мимо, не трогая или трогая не до конца, пока не зазвучит та самая песня из того самого рта, в тех самых декорациях, при совпадении еще дюжины составляющих, которые, возможно, никогда более не совпадут - Ремус не знает, виноват ли его скудный акустический опыт (да, он слушает много разной музыки из разных эпох, но не может отрицать, что не имеет должного эмоционального фидбэка, как не может отрицать великую разницу между треком в плейлисте spotify и живым выступлением) или дезориентация, вовлеченность в инстинкты толпы, заряженной происходящим, но чувствует он себя совершенно и бесповоротно оглушенным, словно тело разом стало небезопасным, уязвимым, обнаженным под взглядом, который точно и абсолютно не может предназначаться ему одному, но эгоистично хотелось поверить, что именно так все и было -
его взгляд и губы, принимающие розу из чужих рук, к которым Ремус невольно чувствует ненависть, необоснованную ничем, кроме реакции тела, разом набрякшего стыдливым жаром.

Верить в то, что вздох, вышедший намного интимнее, чем планировалось, был замечен, присвоен и, главное, понят, тоже было в равной степени наивно, но и эту наивность Люпин себе прощает - все равно это останется в пабе, на танцполе, в круговороте тел и минут, отмеренных вечером, потому что ничего этого не существует.

Кто-то толкает его в плечо, запуская замершее время. Объявляют перерыв перед выступлением следующей группы, Ремус удивленно смаргивает оцепенение, сцену окружает плотный заслон из девичьих и мужских тел, стенки пузыря, в котором могло происходить все, что угодно - что он, правда, на него смотрел - истончаются и лопаются.

Лицо Поттера - воплощение легиона непроизнесенных яжеговорил.

- Окей, я должен тебе двадцатку. Отдам, когда продам свою первую картину. Или ее продашь ты, потому что к этому моменту я умру от голода и нищеты.

Собственный голос звучит странно. Не оглядываться на уже пустую сцену не выходит, в какой-то момент улыбка Поттера становится вызывающей.

- Я прощу тебе долг, если пойдешь со мной. Не волнуйся ты так,  - добавляет, аннигилируя зарождающийся протест. - Познакомлю тебя с охуенными ребятами, будет весело. Если один из них меня не разблокирует, к концу вечера я удавлюсь.

Вот оно - лязганье хлопнувшего капкана. Вероятность удачного развития авантюры Дж. Поттера всегда 50 на 50.

Они лавируют в толпе, огибая особенно оживленные места, идут к сцене. Ныряют в коридор позади нее. Ремус, сосредоточившийся на том, чтобы не потерять из вида спину Поттера, не сразу соображает, куда они идут. Кажется, он когда-то был умным.

Кажется, умный-Ремус отваливается еще на этапе выхода из комнаты.

- Блядь, подожди.

Дверь в гримерку открыта, потому что захламленные квадратные метры не способны поместить всех желающих туда войти. Им пытаются преградить путь, но Джеймс ловко подныривает под выставленную руку, откуда-то из глубины доносится дружное «По-о-о-о-ттер», Ремус сражается за самообладание так яростно, что даже чуточку собой гордится, но на самом деле что-то решить не успевает - кто-то буквально впихивает его внутрь тесной комнаты, Люпин не сразу понимает, что этот кто-то прижимается к нему всем телом.

- Эй, красавчик! - очень красные губы, длинные ногти, впивающиеся в шею, громкий запах алкоголя. - Меня зовут Белла, я сделаю все, что ты захочешь!

И впивается в губы, мертвым грузом повиснув на шее. От простого охуевания до крайней степени охуевания Ремус проскакивает со скоростью горящего поезда. Когда панически прыгающий взгляд спотыкается об него, разговаривающего о чем-то с Поттером - сука, Джеймс! - на расстоянии двух-трех вытянутых рук, Ремус вдруг понимает, что горящий поезд это еще не предел.

Впереди обрыв.

И тем не менее: с одинаковой незнакомой жаждой Ремус не хочет, чтобы он видел происходящее, и очень хочет, чтобы все-таки увидел.

Отредактировано Remus Lupin (2023-10-01 05:08:46)

Подпись автора

one day I will find the right words, and they will be simple