от вульфвуда несёт кровью, спиртом и совсем немного порохом вперемешку с хреновыми сигаретами, табака в которых ни на йоту, — смесь, верно, знакомая хорошо, в само его нутро впитавшаяся с годами; неотделимая часть, как крест на плече и принципы, на оном распятые.
дым ладана пахнет углями и внушает покой страждущим путникам, что приходят за советом или помощью, но николас проповедует совсем иную религию, и потому кадило его оставляет глубокие борозды, и смолистый дым травит, а не утешает.
это не о безопасности, но о тревоге и страхе. обезличенной ненависти, которую невозможно сконцентрировать на ком-то одном.

ему отвечают благодарностью:
«спасибо вам, святой отец», — как же все-таки легко ввести людей в заблуждение церковной атрибутикой да заученными псалмами.

«берегите себя», — звучит устами вульфвуда.

а затем все повторяется: подходит к следующему человеку, осматривает раны и произносит дежурно: «все придет в норму»; смывает засохшие разводы спиртом и берет в руки костяную иглу с шелковой нитью.
замечает про себя с усмешкой: зашивать раны на ком-то намного легче, чем на самом себе, и пальцы не соскальзывают от волнения, дрожи и сукровицы и грязи.

над прилегающем к городу лагерем, где собрались раненые и пережившие кошмар, уже стоят смех и слезы облегчения, радости, что кошмар чудовищного плена и нечеловеческих истязаний остался позади и в ночных кошмарах, в бессонных ночах и шрамах, фантомных болях и истерзанной памяти.

вульфвуд слышит плач по погибшим и надежды выживших.
произносит на рассвете молитву над безымянной могилой: памятник человеческой сентиментальности, необходимость в знаке, благодаря которому они смогут проститься с любимыми и пожелать им доброго пути.

— честно, думал, что ты уже сбежал.

так ожидаемо, но вэшу нравится его разочаровывать. (вульфвуд, кажется, и не против.)

в молчании между ними привычность — сколько они ни говорят друг с другом, всегда наступают на одни и те же грабли. непримиримость с чужими идеалами, столкновение принципов, и никто не готов отступить.
или вульфвуду казалось, что он никогда не отступит.

— эти люди живы благодаря тебе. ты спас их всех, а они об этом даже не догадываются, — он говорит не только о тех, кому помог в лагере, но и о тех, кто просил пощады и бежал в пустыню, кто примкнул к жертвам, прося о снисхождении, и кто заслужил такую же помощь. руку тяжелит память о револьвере, ныне занесенном песками километры назад. те люди тоже оказались спасены.

а грешник избежал тяжести на плечах.

(почему тогда так непривычно и хуево?)

— ты в порядке? держишься? — вульфвуд бежит от прикосновений, но сейчас первым тянется к плечу в красном плаще, обхватывает осторожно. встряхивает совсем по-дружески. — расслабься, хотя бы сейчас. больше мы ничем не можем им помочь.