Сперва дверной проем рассекает глухим стуком трость Гакуганджи, и Май знает, что каждому в маленькой, тесной тренировочной комнате досадно, что за звонким смехом Момо и Мивы не выходит расслышать его дробный шаг. Иссохший, обтянутый бумажной кожей нос просовывается в помещение, и Ёсинобу, мешок с поскрипывающими друг о друга костями, шелестит во внезапно затихшую комнату:

— Аой?

За них всегда отвечает Норитоши; его безжизненный голос наполняет пустоту:

— На задании, — и молча, так знакомо и близко Май, Камо кладет синай на пол у своих ног и без лишних слов выходит из комнаты, следует за Гакуганджи, словно натренированный, привыкший к безмолвным командам щенок.

Они еще долго слышат ритмичный стук трости о пол, распадающийся по коридору вслед за Ёсинобу, уходящий куда-то вдаль, уже даже за южное крыло школы, и что-то неловкое, чужое остается на его месте, в дверном проеме; словно наблюдает за ними, совсем как дома, думается Май.

Мива не выдерживает, поднимает синай и протягивает его Зенин, говорит, поможешь?

То, как Мива его держит, Май повторить сразу не удается, — рука по привычке старается обхватить рукоять как револьвер, а тело замирает, как бывает, когда нужно прицелиться. Меч легкий, но в собственных руках он напоминает Май ружье, которое Наобито отдавал ей после очередной охоты, грязное и масленное, часто перепачканное в крови; также странно, чуждо лежащее в руках.

Мива говорит, не так, посмотри, и из вредности, из неожиданно охватившего ее нетерпения Май берет синай как биту, замахивается и бьет Касуми по ногам так, как на заднем дворе дома ее раньше лупил Наойя.

— Не тупи, или хочешь синей по лесу ходить? — Мива с визгом падает на деревянный пол, и от взгляда на нее Май противно, от осознания, что она совсем как Наойя становится кисло. — Прости, не стоило так сильно бить.

И добавляет:

— Попроси Норитоши тебе помочь, как вернется. Ненавижу мечи.

Камо возвращается спустя полчаса; шагов его не слышно, и он тихо проскальзывает в приоткрытые двери комнаты, словно ничего не происходит, словно все это время он был здесь, у них за спинами. Момо, не поднимая головы, не отвлекаясь от переписки, спрашивает о Гакуганджи.

— Просил постараться, все, — Норитоши жмет плечами, подбирает оставленный меч, и встает перед Мивой; собранный, готовый, безразличный.

Май не выдерживает:

— Дед тебя полчаса просил? Умолял?

Чем ближе соревнования, чем больше они узнают о них, тем меньше смысла в них остается.

Утахиме-сенсей говорит им, удачи, а потом, постарайтесь, и что-то тяжелое остается меж ними, никем не высказанное; и Май видит, как украдкой, с осторожным интересом все они следят на Норитоши, словно сейчас он им объяснит, разжует скомканные, попрятанные правды, но Камо слеп к чужим переживанием, натренирован, и лишь кивает.

До этого удачи им никто не желал; на тренировках Иори-сенсей говорит, только дуракам везет, а потом обязательно спрашивает, дурак ли кто из них. Май копит, откладывает наглость на ответ.

Сперва они смеются над Оккоцу; шестеро против одного, и жадно вгрызаются в мысль о нем, перешептываются, решают, кто и как оторвет от Юты кусок, что оставят на конец соревнований.

Момо говорит, у него тень огромная и темная, совсем как у Тодо; Май теряет ее среди листвы над головой, среди облепившего Нисимию солнца. Голос ее похож то ли на шорох мышей под половицами, то ли на треск хвороста в забытом костре, а на небе она кажется заточенной меж ветрами птицей, черной точкой, пятном на синеве.

Момо они теряют первой; каждый наблюдает за тем, как она устремляется все ниже, и слышит по ту сторону связи шорох листвы, удары ее тела о ветки деревьев. Раньше Май до нее добирается Мива, рассылает сухое, небрежное сообщение.

Дураки здесь все, и Оккоцу везет, что на соревнованиях он окружен еще большими, чем он сам.

То, что Момо называет тенью, Юта зовет Рикой, темное, возвышающееся над ним пятно; Май снова шесть или восемь, и лес кажется сразу и густым, бескрайним и маленьким, тесным, запирающим Май на опушке. И бежать ей некуда, и за руку ее уже никто не возьмет. Остается лишь держаться деревьев, пытаться пропасть в чужой тени, чтобы получше прицелиться — Май поднимает револьвер.

Маки, даже на расстоянии миль, злит ее. Лес злит ее, школа злит ее, и Оккоцу злит ее.

Май спускает курок. Лес наваливается на нее со спины.

— Подружка твоя решила не заезжать к нам, чтобы не позориться в очередной раз? Спасибо, хоть на это ума у нее хватает, — имя собственной сестры Май даже произнести не может; кивает в сторону Рики, — Нам сказали, шестеро против одного. Без собаки своей не справишься? Может, еще учителя позовешь?

Рика ей хребет переломает, перетрет меж конечностей кости Май в порошок.

— Не удивительно, что вы сдружились.