николай уехал. дни пролетали мимо него слишком быстро, чтобы он мог хоть как-то их запоминать: монотонные, серые будни сменялись такими же. и единственная разница была в том, как много свинца прибавлялось на кончике языка. он им дышал, он смотрел им в даль, а по утрам — умывался. никогда ранее ему не хотелось так сильно избавиться от этой грязи, как сейчас. а ведь ранее, будучи еще совсем юным и капризным, ему так сильно нравилось копаться в грязи и придумывать новые причины, чтобы не соблюдать принципы этикета. имеем — не ценим. кисловатый привкус правды на его губах растягивался в такой же горькой ухмылке. но все же, ланцов младший не опускал голову слишком низко: ведь иначе, он не смог бы до конца разглядеть тот выбор, к которому бежал все это время.

он жаждал свободы. а когда ее получил — наконец-то — начал задыхаться от слишком избыточного количества воздуха.

прошел месяц. всего лишь тридцать календарных дней из бесконечного года, а он уже начал привыкать к своему новому месту жительства. его руки огрубели от постоянной носки оружия. волосы потеряли пшеничный цвет от грязи, а камзол зеленого цвета был весь в потертостях. вот только это его уже не смущало. ему нравился тот образ, который юноша смог обрести далеко от дома: теперь от слащавого, как его называли в первые дни сотоварищи, царевича мало что осталось. тот златовласый лис уснул где-то глубоко внутри, позволяя человеку окрепнуть и насладиться своим перевоплощением. и где-то в этот период, когда мировоззрение разрезалось на части, как красное яблоко на кухонном столе, ему приносят письмо.

скрывая все свое яростное удовольствие, коля прячем его под плотной ткани кафтана, не позволяя никому увидеть то, как будет он улыбаться и радоваться этому посланию. а когда все же читает — сияет так ярко, как никогда до этого.

он замирает в самом начале, не уверено разглядывая перед собой пустой лист бумаги. его взгляд постоянно бегал на ее текст, бездумно перескакивая с одного предложения на другое. цеплялся за символы, таял на красивых изгибах того или иного завитка. о чем она думала, когда выводила все это чернилами? боялась ли не получить ответа? хотела ли вообще его получить? ланцов поджимает губы и опускается спиной на деревянную перекладину за собой: его голову накрывает слишком сильная эмоциональная передряга, заставляя все идеи стереться в одночасье. но, когда юноша все же переводит дыхание, все встает на свои места. сердце — замирает. мысли — так же. и вот уже текст сам выплясывает из-под его руки, рассказывая обо всем, что он пережил далеко от дома.

он снова останавливается, прокручивая карандаш в руке. грустно ли ему было от того, что он только что написал? как странно, но тоски он не чувствовал, точно так же, как и не чувствовал никакого разочарования. внутри него давно появилось поганое ощущение, что в нем не осталось ничего, что хотело бы вернуться обратно в эти шелка и празднества. такое, что подсказывало ему совершенно другое направление.

николай поднимается со своего места, подорвавшийся на какой-то искусственно вызванной эмоции. что-то внутри словно взорвалось в нем именно в тот момент, когда речь зашла об отношении сафин и его отца. из-за того, когда его взгляд в очередной раз прошелся по строчкам о брате и посещении комнаты того. неужели ревность? ланцов трясет головой из стороны в сторону, успокаивая взбудоравшуюся фантазию. быть не может. не может. не имея — ценим.

тут его окликают на вечернюю перекличку, а значит времени на то, чтобы излить остальное в письме не осталось. разочарованно просматривая огрызок от всего того, что ему хотелось поведать гришу, он быстро подписывает это письмо. заворачивает в конверт и убирает. уже на утро оно отправится первым рейсом в дворец ос-альты, где его встретят теплые руки.

Подпись автора

тут необъятный мир, истоптанный тыщей ног этот мир, где собственно ты щенок

теплые утра сменялись знойными ветрами. теперь же, вместо того, чтобы улыбаться теплому солнцу, им приходилось укутываться с головой в покрывала лишь для того, чтобы окончательно не потеряться. осень грозно наступала им на пятки, нашептывала на уши ветрами непогоду, а проливными дождями уничтожала дороги для лошадей и повозок. вокруг было слишком много грязи и неразберихи, а постоянные людские крики, что пытались перекричать характер непогоды, заслоняли все вокруг. человек сражался за жизнь не против человека. человек старался победить стихию только для того, чтобы выжить. но даже в этом хаосе николай смог найти что-то для себя ценное и столь любимое.

ему нравилось то, что вся эта жизнь окончательно вычеркнула из его памяти ту любовь к мягкий подушкам. вытолкнуло все понимание комфорта, чтобы на его место поставить нечто иное. оказывается, на земле спать так же удобно, как на десяти матрасов. оказывается, холодная вода такая же вкусная, как и медовые вина из царских погребов. конечно, иногда он с неким придыханием вспоминал вкус всех этих яств, но тут же отворачивал голову, с некой досадной ухмылкой на своем лице: ему совсем все это было не нужно — он совсем к этому не принадлежит.

когда он получил новое письмо, за его порогом уже торжествовало белое покрывало снега. их отряд перебрался на новое, куда безопаснее место. многих уже не стало. а те, кто пришел на место погибших, были слишком глупыми и неинтересными. но даже в такой смеси из разных слоев населения, ланцову удавалось плавать, как рыбе в воде.

сидя на скрипучем табурете под полу потухшей свечой, царевич был переполнен радостью и благодарностью. он сыт, он одет и обут, а на плечах накинута старая ткань, что согревает его ночами. карандаш в его руке прыгает от строки к следующей, в красках расписывая то, как все его люди добирались до этого места. мысли перетекали от одной темы к другой, и ни одна из них не хотела касаться старой жизни. так, словно ее никогда и не существовало вовсе. коля даже проигнорировал все, что было связано с приготовлением к празднеству, о чем ему рассказала гриш. казалось, что этой части и не было вообще.

так, словно николай категорично закрывал глаза на все, что могло ему напомнить о том, что тот родом из царской семьи.
о том, что он все еще ланцов.

он дает себе передышку. прогуливается по маленькой комнате, в которой было еще пару кроватей. его напарники сегодня отбывают на смене, где  занимаются всем, что поможет солдатам в ближайшем отходе из этой деревни. у них было несколько дней для того, чтобы переждать пургу и набраться сил, вылечить раненых и набраться припасами. многие говорили, что победа вот-вот будет у них в руках, но так же многие говори об обратном — что они не переживут эту бойню и не смогут вернуться домой.

ланцов был как раз из тех, кто так отчаянно желал вернуться.
оказаться дома, чтобы снова уйти.

эта мысль жгла его изнутри день ото дня. иногда, когда вечерами было чертовски скучно, а сон не полз в его сторону, юноша придумывал идеи о том, кем именно ему стать после войны. служить равке ему не хотелось, а быть царевичем, на которого будут и дальше тыкать пальцем —  тем более. пойти в поля? нет. быть может флот? куда интереснее.

горечь подкатывает в его горлу вместе с тем, как начинают гореть глаза. ему отчего-то стало так жалко и больно лишь от того, что вероятность не увидеть ее снова была слишком высока.

Подпись автора

тут необъятный мир, истоптанный тыщей ног этот мир, где собственно ты щенок