Бенджамин шел по вечерним улочкам родного Каира. Он вышел на охоту. Не смотря на то, что прошло более двух веков, город не слишком сильно изменился. Позтому вампиру, родившемуся тут и прожившему пятнадцать лет, было не трудно тут ориентироваться. Как и прежде, тут даже вечером было достаточно светло, чтобы не заплутать в этих улочках. Бенджамин лишь улыбнулся. Много воспоминаний было связано с этими местами. До чуткого уха вампира доносилась энергичная и веселая музыка. И Бенджамин не мог не подхватить ее. Он начал беспечно ее насвистывать. Но в шумные кварталы Бен не спешил. Вампир, изображающий из себя беспечного жителя этого города, направлялся в такие места, где порядочным гражданам,  не важно из какой они страны, делать нечего. Тут водились грабители, мошенники, воры, убийцы и прочие ассоциальные личности. В одном из таких кварталов вырос он сам. И именно там он решил искать среди заскорузлых преступников себе пищу. Все же он был хищником. Нет, ему сама охота не доставляла особой радости. Просто дань неизбежному. Ему же надо что-то есть, а вегетарианство он особо не принимал. Да и не в чести было у его клана питаться животными. Точнее, не принято. Бенджамин привык к человеческой крови. Вампир остановился. До него донесся сладкий запах живительной красной влаги. Сдерживая себя, ведь не на столько же он был голоден, чтобы утратить контроль,  вампир пошел на запах, быстрым шагом обычного человека. Зов крови привел Бенджиина в укромный переулок. Там какой-то мужчина стоял над женщиной. В руке преступника был нож. От этого куска железа и от умирающей женщины, сердце которой билось уже только для уха бессмертного вампира до носа вечного подростка донесся пленительный запах алой жидкости. Умирающая женщина Бенджамину была не нужна. А вот мужчина идеально подходил на роль пищи. Вампир подошел достаточно близко, чтоб его заметили. Это и случилось. Преступник обернулся и увидел Бена. Но всерьез не воспринял. И это было его ошибкой:
Значит, ты все видел, парень. Мне свидетели не нужны! Ты сейчас умрешь!
Бенджамин решил завести преступника в такое место, где их точно никто не увидит. Поэтому он попятился сначала назад, затем повернулся лицом к улице и побежал. На деле вампир шел так медленно, чтобы смертный с ножом не потерял из виду "случайного свидетеля". Бен достаточно "плутал", чтобы преступник подумал, что от него и впрямь убегают. Решив, что для мужчины с ножом этого достаточно, Бен остановился так, чтобы оказаться "в ловушке", в небольшом тупике. Мужчина вышел, направив свой нож на Бена. Но вампир оказался проворнее:
- Кто сейчас и умрет, так это ты.
С этими словами Бен накинулся на мужчину,  вцепившись ему в шею. И не отпускал, пока не тот не обмяк.
- Теперь можно возвращаться, - сказал сам себе Бен и вышел из переулка.

Гоку для япошки странный - это говорят все его товарищи. Гоку смеется сквозь сигарету - это просто вы, гайдзины вонючие, припизднутые. Гоку не зависим от курения - он курит исключительно за компанию и чувства плеча ради. Однажды он курит рядом с больницей - и какая-то милая медсестра говорит классическое "курение убивает", ей не хватает рисунка с импотенцией или мертворождением во все ебало. Гоку смеется с беспечным "я тоже". Гоку не зависим от алкоголя - просто ему нравится коротать свободный вечер с холодненьким в руках. Будет это оружие или банка пива - в сущности, не слишком важно. Гоку зависим, объективно, только от наличия рядом якоря. Впервые за несколько лет службы рядом Гоку задается вопросом - а что будет, когда не станет Юграма. Он впервые предельно отчетливо понимает, что это - не "если". Это абсолютно точно и абсолютно понятно "когда". Возможно - скоро. Гоку для япошки странный - здоровенный и громко смеющийся. В лице его заметна примесь чего-то совсем не азиатского. Гоку смеется - видели "убить Билла"? В его версии фильма Ума Турман родила. Гоку впервые задается вопросом - может, не стоило нахрен рождаться совсем? Потому что когда Юграма не станет, Гоку попросту не знает, а что вообще ему, блять, делать. И почему не умирать рядом. Это кажется самым закономерным продолжением равенства - когда Юграм из боевой единицы станет очередной единицей в математике безликих потерь, Гоку просто не сможет оставить его там одного. И сдохнет рядом - потому что дальше не будет смысла. А теперь - теперь есть вопросы. Теперь - теперь есть сложности. Потому что, оказывается, так может случиться, что Гоку рядом попросту не будет. Что Юграм просто скажет "это быстро". Гоку еще следом посмеется устало с придурковатым "надеюсь, со мной продержишься дольше". А потом Юграма везут в реанимацию.

Гоку судорожно выдыхает, когда это слышит. Гоку прикрывает глаза, потому что чувствует, что его сейчас разорвет. И его, и ближайшие несколько метров. Просто - сука! - разнесет. Он смотрит на Тридцать Шестого одним глазом - дышит тяжело, прерывисто, сипло. Под руками Гоку нещадно обращаются в жалкую пустоту и отчет, и карты, и столешница (детки обрисовывают ладошки карандашами, тут почти так же). Тридцать Шестой видит, как у Гоку начинают выделяться вены. Вены на руках - это не страшно. Куда больше его пугает пульсация вены на лбу - и то, как они червями ползут по шее. Он знает, что это значит. Потому что видел работу Флегетона на поле. Гоку - цепная псина, секрет в том, что у него очень короткая цепь - и она ни к чему не крепится. Если лишить его хозяйской руки, Гоку загрызет и не заметит. Гоку проходит ад в раннем детстве - и его совсем не напрягает вид ливера по периметру. Но - он боится, конечно. За Юграма. За Мавра. За Тридцать Шестого - счастливчика, каких поискать. Тридцать Шестой шумно сглатывает. Гоку не сводит с него взгляд дольше минуты. Тяжело смотрит. Пусто. Почти безумно. В голове щелкает мысль - если Юграм умрет, скольких убьет Гоку, прежде чем сдохнет от собственных способностей? Вероятно, тысячу. Или две.

И этого ему будет мало.

На первые сутки Гоку разбивает нос паре охранников в больнице и почти прорывается в реанимацию. Держат его буквально вдесятером - и вкалывают успокоительные. У него в личном деле это отразится скорее как неадекватная реакция на потери в составе. Гоку под седативными смеется, лениво приоткрывая правый глаз. Хрипло так смеется, недобро. Он может устроить потери в составе больницы - и посмотреть на их реакции. Гоку удерживают вдесятером - его останавливают не препараты, а то, что Маверик вкрадчиво объясняет его плывущему от дозы мозгу, что в реанимации все стерильно и его вмешательство может навредить. Почему-то Мавр говорит голосом Доу - и это, наверное, единственная причина, по которой крыть перестает. Ну, как перестает. Гоку слизывает кровь с костяшек и подмигивает охраннику, которому ваточкой аккуратно размазывают по ебальнику его же кровь, смешанную с соплями. Потому что нехуй лезть куда не просят, сопляк. Но ты это - не обижайся. В конце концов - нос на месте. Как и голова. Значит, реакция была адекватной. Все ведь живы. Пока.

На вторые сутки Гоку обильно срется с врачами, потому что хорошо, стерилизуйте меня и впустите, окей? Почему-то не окей. Смех от предложения стерилизовать Гоку не понимает совершенно - и почти бросается пиздить докторишку ногами. Тридцать Шестой встает между ними и уверенно смотрит в глаза - они пялятся друг на друга несколько долгих секунд. Гоку фыркает - и никого не ломает. Он высиживает перед дверью в реанимацию двенадцать часов - остальные двенадцать проводит за ебучими картами и ебучими отчетами - все приходится переписывать и переделывать (и видит Кришна, Господь, Аллах и все его пророки, Гоку правда старается). Шесть с утра и шесть в ночи. Не спит он вторые сутки. И это не слишком в его понимании критично. Он волнуется. И сидит перед дверью - будто это что-то изменит. Отчет начинается со слов "Все прошло" - кончается на "заебись". Гоку не мастер пера - он описывает детали сухо, предел его метафор в отчетности - "как два пальца обоссать". Гоку выбрасывает черновик - потому что не может подвести Юграма. Вот такая вот простая математика. Сухие факты - сколько человек, как, кого, в какие дыры. С картами выходит всрато - потому что в этом разбирается лучше товарищ полкан. А Гоку - Гоку никогда не умел играть в европу универсалис и прочие контурные карты. Но старается, конечно. От усердия заливает в себя дохуя кофе. От идеи отмечать места вместо квадратиков вагинами (потому что здесь просто пизда) и хуями (потому что нахуй нам было сюда) отказывается. Юграму от этого будут долбить макушку - а он и без этого настрадался. Про сто седьмую пишет тоже - сухо. "Винтовка M107 производителя Barrett не продемонстрировала заявленного поглощения отдачи". Вместо "Я ссал в вашем Теннесси Ронни Барретту в руки" и "напиздели". Наверное, у Гоку просто не остается сил шутить. Гоку вторые сутки держит дистанцию с людьми - что для него, дружелюбного осьминога, нехарактерно. Юграм просил написать о винтовке. Гоку помнит. "Я быстро" - что?

Третьи сутки он тоже проводит перед дверью. С самого утра. Перед этим читает отчеты - переписывает заново. Засыпает за столом - спину неприятно ломит. Но все равно с утра приходит сидеть на неудобные больничные стулья. Охранник тяжело дышит переломанным носом - Гоку это слышит, но не смотрит. Он смотрит только на дверь и ждет. Он знает, что стрелка ищут. Он знает, что уже почти взяли. Он знает, что поедет брать - как только Юграму станет лучше. Как только убедится, что лучше в самом деле стало. Тогда он сразу поедет за пидором - и выбьет из него все дерьмо. Долго, старательно выбивать будет. Пытки - они запрещены только в отношении пленных. Пока в плен не взяли - не считается, ага? Ага. Дезинтегрировать мудаку кожу живота и заживо копаться в его внутренностях звучит как охуенная идея. Просто идеальная. Прекрасная. Беаутифул.

К концу четвертых суток Гоку устает. Заебывается. Он на стрессе - потому что волнуется. Потому что себя винит. Потому что хочет видеть и знать - все обошлось. Ничего страшного. Юграму никто больше не угрожает. На четвертый день рядом нет Тридцать Шестого - Гоку не сходит со своего поста. Сидит на том же месте столько же времени - до талого. Охранник, тяжело дыша носом, садится рядом - протягивает банку содовой. Она приятно холодит руку. Гоку только слабо кивает. "Друг?" - как-то очень-очень неловко спрашивает хмырь. "Подполковник," - припечатывает хрипло Гоку. Для него это не звание - других подполковников для Гоку попросту не существует. Есть только один - он признает только его власть и только его приказы. Для него это не звание - скорее вера. Такая - очень своя. Очень персональная. Как персональный Иисус, но меньше депеш модов и больше одного только Юграма. У Гоку темнеет кожа под глазами - и выглядит он хуево, наверное. Они сидят в тишине - Гоку не хочет разговаривать. У него нет слов - в глотке пересохло. Все волевые брошены на то, чтобы не устроить геноцид в Пакистане. Этой ночью он тоже не спит.

А потом Юграма переводят.

Гоку замирает перед дверью - он идет не первым. Но - вторым. Уважает право Маверика зайти раньше - Юграму это важно, важно и Маверику. Гоку - он подождет. Ему не трудно. Он почтительно дает время и пытается улыбаться ободряюще - ну, все же обошлось, мужики. Да? Ему нужно три секунды, чтобы войти, когда наконец-то можно. За эти три секунды в его груди образуется черная дыра. Она взрывается новой вселенной, когда за дверью оказывается вполне себе живой и почти что целый Доу. Гоку впервые за почти пять дней расплывается в добродушной улыбке. И делает шаг.

Первым делом палате Муген делает главное - задвигает шторы. Так, чтобы палата не просматривалась. Это рефлекс - не дать снайперу обзор. Гоку не любит солнце. Почти пять дней Гоку наблюдает за каждым, кто входит в реанимацию - осматривает с ног до головы. Выискивает оружие, выискивает признаки нервозности, выискивает несоответствия. Не доверяет даже гражданским. Все окружающие для него - потенциальные убийцы.

Но - не Юграм.

Гоку хочет сказать "Ты охуел?". Хочет сказать "Ты охуел.". Хочет высказать вообще всю степень своего волнения. Не может выдавить из себя даже поганое "Хуево выглядишь" - физически не в состоянии. Сказать "я волновался" тоже не может - потому что все еще не осознает, что это чувство, сосущее под лопаткой бешеной тревогой - это волнение (паника и страх). Просто не может сесть и подумать, а что же такого чувствует - да, Гоку нужно вот так анализировать себя, чтобы попробовать понять, а откуда и что в нем происходит и как это назвать. Он просто знает, что это красное чувство. От красных чувств ему агрессивно и бешено. Красные чувства - это плохие чувства. От них свистит в башке. Гоку улыбается, усаживаясь рядом. Утомленно почесывает безымянным пальцем бровь. Мажет взглядом.

- Тебе сто долларов на пиццу под чулок засунуть - или сразу в трусы? - Гоку смеется, демонстрируя выделяющиеся острые клыки. Красные чувства гаснут. Остаются зеленые. Зеленый цвет он любит.

Юграм живой. Его приятно таким видеть. Гоку осматривает его внимательно - но не тем взглядом, которым сверлил людей почти пять суток. Юграма сверлить нельзя - в нем и так дырок понаделали. Слегка дергает бровью - хочет на долю секунды нахмуриться. Сама ситуация все еще вызывает в нем бешенство. И он все еще планирует заживо вырвать стрелку почки. И дать посмотреть на кишечник - как на новогоднюю гирлянду. План все еще охуенный. Гоку улыбается.

- Тебе идет, - он скребет пальцами по простыни, это все от накопленного напряжения и внутреннего эмоционального истощения, Гоку не знает, что утомило его больше, красные чувства или отчеты, наверное, все же чувства, Гоку ненавидит осознавать свою беспомощность и ощущать неопределенность, это он понял за почти пять - сука! - суток, - можем сделать это парадной формой одежды?

Он не против, правда. Выглядит-то красиво. Возможно, это тупое предложение - но умных у Гоку не осталось. Может, никогда не было вовсе. Может, ему приятно впервые за несколько дней говорить не обрывками фраз. Он чувствует себя наконец-то живым. Почти пять суток он провел в моральной реанимации.