Шел, кажется, четырнадцатый час бездумных одиноких хождений среди бескрайних равнин, присыпанных тонким слоем мгновенно тающего, влажного снега, и небольших, еще по-осеннему зеленых горных порогов. Ноги в армейских ботинках предательски утопали в холодной грязи, пока темный серый небосвод грозился не только одарить первыми в этом году снежинками, но и щедро облить ледяным дождем, противным, тонкими струйками стекающим по форме с ренегатскими нашивками, пронырливо затекающим глубоко за воротник, под одежду, заставляя недовольно морщиться от каждой предательской капли, падающей с этого чертового неба. Саванна зажмурилась. Казалось идти дальше сил уже не было, как и не было желания бороться. Проще ведь скинуть с плеч этот двадцатикилограммовый рюкзак, сесть на каком-нибудь пригорке и ждать не то спасения, не то своей собственной смерти - после всего произошедшего в ее жизни за последние годы это не казалось ей так уж и плохой идеей, а после нескольких погибших на ее руках товарищей, которых буквально накануне не пощадила война, эта несмелая идея и вовсе становилась заманчивым предложением. Что случается с теми, кто без остатка отдается всем, кто оказывается в их жизни, только чтобы ничтожное время спустя остаться покинутыми? Они оказываются здесь - на этом богом забытом клочке земли посреди нигде в Луизиане, окруженные вопросами и своими собственными мыслями, от которых, как от демонов, они бежали годами.
Тяжелый усталый вдох и такой же измученный выдох. Влажные клубы пара, вырывающиеся изо рта, тонкой дымкой расползаются по воздуху. Всего этого бы не случилось, не замешкайся она и не остановись, чтобы помочь женщине с тремя детьми лет четырех-пяти, очевидно, бредшей по направлению к ближайшему поселению, и несшей на руках одну из своих дочерей, на ноге которой зияла широкая рассеченная рана. Саванна остановилась, чтобы провести первичный осмотр и оказать девочке необходимую помощь, а закончив, обнаружила, что ее отряда уже нет. Кто-то скажет, что она должна была беспрекословно выполнять приказы, следуя за своей группой, а не отвлекаться на гражданских, но иначе ведь и не получилось бы. Она бы возненавидела себя за то, что не остановилась помочь женщине с детьми, видя, в каком состоянии пребывает ребенок, а теперь, по неведомым замыслам вселенной, расплачивается за это.

Саванна осторожно касается плеча женщины, невольно заставляя ее вздрогнуть и несмело обернуться - она наверняка не ожидала встретить в этих краях кого-то, кроме солдат, и уж точно не обеспокоенную брюнетку, которая возникла из воздуха. Женщина, похоже, была настолько погружена в свои мысли о детях, что даже не заметила дюжину ренегатов, ровным строем промаршировавших в обратном направлении по ту сторону разбитой дороги.
- Привет, - Джеймс мягко улыбнулась, - Прошу прощения, меня зовут Саванна. Я врач, проходила мимо со своей группой...
Она указала рукой куда-то в даль, что уже растворяла последних ренегатских боевиков, уменьшающейся точкой удаляющихся в сторону горизонта, оставляя после себя лишь зияющую пустоту.
- ... они ушли далеко вперед, но ничего страшного, я их позже догоню.
Знала бы Сэйв насколько ошибочным будет это утверждение и какой агонией долгого пути и одиночества обернется.
- Я заметила, что вашему ребенку нужна помощь и не смогла пройти мимо. Позвольте мне осмотреть ее, у меня имеются бинты, необходимые инструменты и медикаменты, это поможет вам дотянуть до больницы - путь до нее наверняка предстоит долгий. Пожалуйста.
Женщина с недоверием окинула ренегатку взглядом, но что-то в словах Саванны, ее жестах, убедило ее нехотя довериться - передавать своего ребенка в руки незнакомцев страшно, какими бы красивыми словами они ни говорили, но желание спасти дочь и сделать для нее все возможное всегда стояло превыше любых рациональных и нерациональных страхов.
- Я Роза, а это Джози. Помогите ей, прошу. Мы шли из соседней деревни, она бегала со своими братьями и сестрами, я отвлеклась всего на минуту и вот она - уже лежит в слезах с рассеченной ногой... - первое время молчаливая Роза затараторила от волнения, которое проглатывала все это время ради детей.
Саванна еще снова улыбнулась, беря девочку из рук женщины:
- Все будет хорошо, Роза, - она повернулась к девочке, еще находившейся в сознании, но тихо дрожащей от боли, - Привет, Джози, я Саванна. Можно мне взглянуть на твою ногу? Знаю, она очень болит и ты боишься. Открою тебе маленький секрет, хоть и я доктор, мне тоже бывает страшно, но мы справимся со всем вместе, хорошо? Я буду держать тебя за руку, если хочешь.
Девочка кивнула.
- Отлично, значит вместе. Смотри, это - фонарик. Видишь, как он светит? Сейчас мы с тобой посветим им на твою ранку, чтобы я могла получше рассмотреть ее, а потом наложим повязку, которая даст тебе суперсилу - ты будешь самой сильной и со всем справишься, пока мама не отведет тебя в больницу, там ты быстро поправишься и скоро будешь играть с друзьями. Как тебе такое? Здорово, да?
Еще полчаса Саванне понадобилось, чтобы вычистить рану и наложить повязку, попутно болтая с девочкой о том, что она делает и какая она молодец, что так хорошо держится, а прощаясь, оставила Джози тот самый фонарик, которым они вместе светили - как напоминание о том, на как многое она способна.

С короткого привала на пригорке Саванна в полном одиночестве прошагала еще, кажется, километра два или три, а может и все пять - она сбилась со счета еще в самом начале пути, еще до того, как одежда промокла до самой последней ниточки, до того, как ботинки превратились в ледяные хлюпающие галоши. Шансов найти хоть кого-нибудь оставалось не много, а на спасение еще меньше - если после сегодняшних приключений она не сляжет с пневмонией, то это станет не иначе как чудом и можно будет смело сказать, что где-то на ее плече сидит ангел-хранитель. Сделав очередной, уже не такой бойкий, шаг по каменистой земле, где-то в близи она услышала голоса и инстинктивно замерла, прислушиваясь:
— Ему нужны антибиотики, хирург. Вы вообще понимаете, о чем я говорю? Me entiendes?
Похоже там, за зарослями деревьев, были люди. Саванна так долго искала хоть кого-нибудь, что когда наконец нашла, вдруг потеряла всякую смелость, чтобы выйти к ним. Они ведь могут оказаться террористами или вигилантами, и в таком случае ее точно заберут в плен, где, прознав, что она из главного штаба ренегатов, запытают до смерти, чтобы потом оставить медленно и мучительно умирать... вместе с тем она уже была близка к тому, чтобы сдаться - перестать идти, перестать сражаться, сил совсем не оставалось.
Решив попытать удачу и мысленно ненавидя себя, Джеймс делает несколько осторожных шагов в ту заросли, прежде чем выйдя, обнаружить небольшую кучку отшельников. Видимо мексиканцы, нелегально пересекшие границу.
Ее взгляд падает на темноволосую девушку в белых медицинских перчатках, зажимающую рану на голове тощего паренька лет двадцати. Его щеки горят от жара, взгляд блуждает и путает, а любые попытки сказать хоть слово лишь превращаются в невнятное мычание. Саванна понимает, что если он не получит лечение антибиотиками, то погибнет от сепсиса раньше, чем, группа снова двинется в путь.
- Hola. Yo soy Savannah, - тихо произносит она, подняв безоружные руки в воздух и медленно подходя к юноше с девушкой, - Soy un doctor. Yo lo ayudaré. *
Возможно, в ее словах было не так много смысла, но ей хочется верить, что ее смогли понять. Вот почему прогуливать уроки испанского было плохой идеей - по закону подлости когда-нибудь она должна была оказаться в такой ситуации, промокшая, замерзшая, голодная и вообще мало чем напоминающая обычную Саванну, окруженная толпой мексиканцев, не говорящих по-английский, на этом никому не нужном клочке земли.
Ноги предательски ныли от долгих походов на дальние расстояния, прохладный ветерок, пробегающий про оголенным кистям рук вызывал мелкие мурашки, но жизнь паренька, висящая на волоске, не давала расслабиться. В такие пугающие моменты Саванне становилось все равно на то, кто именно перед ней находится, и если быть хоть какие-то на шансы на то, что человек может выжить, она тут же вступала в бой судьбой и каждый раз, словно безнадежный оптимист, надеялась одержать победу в этом неравном бою.
Бросив рюкзак под ноги, она аккуратно натянула перчатки на ледяные пальцы, достала ампулу антибиотика и, обработав небольшой участок кожи, сделала укол антибиотиков, о котором так просила кучерявая брюнетка, очевидно имеющая медицинское образование.
- Так вы тоже доктор? - Джеймс наконец обратилась к ней, становясь рядом, чтобы осмотреть нарывающую рану, - У меня с собой несколько упаковок антибиотиков, должно хватить, чтобы не дать ему умереть, а вот рану, похоже, придется вскрывать - слишком много гноя, грязь... они точно ее никак не обрабатывали, туда попала инфекция и пошло заражение.
Работа предстояла не самая приятная, даже отчасти омерзительная, но у полевых хирургов иначе и не бывает - что ни раненный, то с какой-нибудь инфекцией.
- Можете помочь? В моем рюкзаке лежит скальпель, мне нужен тот, который с лезвием номер десять. Там же имеется все необходимое - бинты, ватные тампоны, антисептик, иглы и нити... предупреждаю будет грязно и неприятно, и ему, и нам, но другого выбора нет.
Она переводит выжидающий взгяд на незнакомку. Всего несколько минут назад каждая из них не знала даже о существовании другой, а теперь им вместе предстоит спасти человеку жизнь. Удивительная штука - война.

* Здравствуйте, меня зовут Саванна. Я доктор и помогу ему.

Отдаваясь ноющей болью в груди, новость о пропавшей Ости ледяными осколками врезается в сознание и тягучими реками оцепенения  растекается по телу, не оставляя внутри ничего, кроме одинокой пустоты. Я ведь ее помню. Когда тебе семнадцать, а целый мир кажется не более чем веселым приключением, двери в закованное цепями уязвимое сердце распахиваются одна за другой, а вместе с ними и маленькие окошки в жизнь. Ты знаешь моих маму и бабушку, задариваешь смешными игрушками маленькую сестру, помогаешь аж трем младшим братьям, порой упертым до невозможности и так привыкшим к жизни без отца, которого не было, казалось, уже целую вечность, и вместе с тобой, так вальяжно попавшим в мою семью, словно ты всегда был ее большой и важной частью, в твою вошла и я. Я ведь помню Ости, ее невозможно забыть. Она так похожа на тебя - тот же искрящийся задор в глазах, смешинка, за которую хочется цепляться, та же лучистая улыбка, но вместе с тем, она такая другая. Вечера, проведенные под романтические комедии по телевизору в вашей уютной гостиной, в ожидании тебя с занятий и тренировок, шутливые разговоры под грифом "только для девочек, Сэм все равно ничего не поймет", разливающиеся тихим шепотом на ушко и веселым звонким смехом, не всегда удачные, но такие уютные и привычные попытки освоить большую кулинарную книгу мексиканских рецептов, что Ости купила якобы на всякий случай, вдруг пригодится - все это в один короткий миг становится таким крошечным и далеким, будто произошло в совсем другом мире, ни капельки непохожем, на наш, с кем-то, но не с нами, ведь люди не должны пропадать, это нечестно и несправедливо.

Вместе с тем, каждое хрупкое воспоминание вдруг становится дороже всего на свете, ведь если что-то случилось, если это по-настоящему конец и там, в конце изнурительного пути, полного вопросов и боли, не окажется ничего, то они станут единственным, за что нам останется держаться. Единственным, что сможет заполнить пустоту.

И этого все равно будет  н е д о с т а т о ч н о, потому что людей нельзя заменить, ни другими людьми, ни попытками сбежать от разбивающей душу такой хлипкой и противной реальности, ни воспоминаниями, которые по щелку пальцев станут звенящим напоминанием о том, чего больше нет.

Пока я вновь и вновь покручиваю твои слова в голове, ты улыбаешься и даришь мне розу - одну, но такую красивую и нежную, как твоя душа, что хочется скорее спрятать ее от морозного декабрьского ветра и влажного снега, мелкими снежинками опускающегося с угольно черного неба. Твои серо-голубые глаза с интересом изучают мое лицо, пока я соединяю в них мелкие точки в причудливые созвездия, такие, какие могут быть только у тебя одного. И если бы глаза были отражением природы, я бы стала раскаленным на солнце песком, просыпающимся сквозь пальцы в жаркий полдень, а ты бы точно был океаном - спокойным и бескрайним, бесконечно манящим в свои загадочные глубины, в которых, кажется, скрыты тайны целой вселенной.

- Сэм, не стоило тратиться на меня, - я смущенно потупила взгляд, легкими мурашками отзываясь на твое прикосновение к моей щеке - кажется все мое естество еще помнит как ты меня целовал, сжимая в жарких объятиях, совсем давно, до того, как между нами выросла целая пропасть бесполезных обстоятельств; давно, но так явно, точно это было вчера, а не пятнадцать лет назад, - Ты же знаешь, что самый лучший подарок -  наша встреча.

Я ведь так по тебе скучала.

Непринужденно обсуждая мою ничем не примечательную жизнь и работу, заботу о подросших братьях и сестре, и ловко опуская никому не нужные темные подробности моего прошлого - как мы всегда делали, мы неторопливо бредем до ближайшего кафе с кривой, облупившейся от времени вывеской - им семья итальянских иммигрантов владеет уже лет тридцать, не меньше. В Эврике, пусть и такой маленькой, больше напоминающей европейскую деревеньку, все еще можно было найти жителей из самых разных уголков мира. Каждый из них привносил в городок что-то свое, делая его по-настоящему особенным, местом, куда хочется возвращаться, даже если судьба унесет тебя за тысячи миль отсюда.

Мы занимаем небольшой столик у окна, за ветхими ставнями которого, уже начинала набирать силу ночная вьюга - завораживающее зрелище - под заунывные звуки порывистого ветра в зимнем танце стройным хороводом кружат декабрьские снежинки, одни из первых не тающих от любого прикосновения. Официант в идеально выглаженной белой рубашке услужливо приносит слегка потрепанное меню на листке плотной перфорированной бумаги молочного цвета. Мне, на самом деле, не сильно хочется есть - шквал эмоций от твоего визита не желал униматься, но все же, чтобы с чего-то начать этот удивительный вечер, я заказываю бокал белого вина - что-то скорее подходящее статной светлокожей девушке, чем знойной мексиканке, порой излишне оживленно тараторящей что-то на испанском, но время идет, а люди учатся удивлять, да?

- Главное не попасться ему на глаза, иначе еще оставит нас после уроков, - отзываюсь я, шутливо прикрывая лицо меню, когда в нескольких столиках от нас ты замечаешь нашего школьного учителя, того самого, который вздыхал громче всех на каждое наше опоздание и что-то ворчливо причитал о влюбленности, ударившей в головы молодежи. И когда только ты успел стать таким наблюдательным?

Получив заказ, официант тут же скрывается где-то в потемках соседнего зала -  народу сегодня не много, наверное буря виновата.

- Потанцуешь со мной?

Не дожидаясь ответа, я смущенно улыбаюсь и мягко беру твою руку в свою, а вторую осторожно кладу тебе на плечо, утягивая в медленный танец под звучный аккомпанемент музыкантов на сцене - фортепиано и скрипки. Чарующая мелодия плавно скользит по ветхим столикам, вдоль дверей и коридоров, пока наконец прозрачной дымкой не замирает между нами, а где-то в районе сердца от чего-то становится так трепетно и тепло - возникшая между ними близость кружит голову сильнее всякого вина, в мгновение стирая долгие годы без тебя.

Отпуская тебя в колледж, я знала на что шла, знала, что ты не вернешься и что сентиментальная подростковая влюбленность не будет длиться вечность - ты точно начнешь новую жизнь, у тебя будут новые друзья, возможно даже счастливая семья, образцовая, как на картинках из ярких глянцевых журналов, и что ты, возможно, забудешь меня, изредка поддаваясь волнительной ностальгии о годах в Эврике. Знала. Но не простила бы себя, если бы лишила тебя шанса выбраться отсюда и найти что-то получше. Наверное это и называют любовью? Когда отпускаешь, даже если очень больно и сам задыхаешься без нужного человека, как если бы в мире вдруг исчез весь кислород. Потому что так правильно, так надо.

И когда ты появился в дверях магазина, мой заново выстроенный из хаоса мирок, котором на немыслимой скорости пролетают кометы, сгорая и сбивая все на своем пути, в одночасье замер. А потом, когда ты говорил о пропавшей сестре, я видела как ломаются кости, и мне так захотелось помочь тебе, излечить твою искалеченную догадками душу, что я бы, наверное, все бы за это отдала. Если бы я только могла...

Покачиваясь в тихом танце, руки осторожно обвивают твою шею и спину, тепло прижимая к себе, без какого-либо намека на большее, чувственно и искренне, просто потому что не существует ни одной раны, которую нельзя было бы хоть немного исцелить объятиями.

- Там, в магазине, ты говорил говорил об Ости, - тихо шепчу я, совсем не желая расстраивать тебя сильнее, - Мне так жаль. Уверена, она скоро найдется, но если тебе что-нибудь понадобится, хоть какая-нибудь помощь, пожалуйста, говори.

Едва произнеся ее имя, голос предательски срывается, и ты, быть может, не расслышал и половины моих слов, но мне очень хочется чтобы ты знал, что ты не должен бороться со всем в одиночку, у тебя есть есть я и моя огромная шумная семья, все еще считающая тебя своей частью и готовая поддержать тебя на каждом нелегком повороте, стоит только подать знак.

Где-то в углу мистер Латимер, тот самый учитель биологии, с любопытством наблюдает за своими уже взрослыми учениками, в один вечер вновь нашедшими частичку надежду в такой сложной истории, такой чистой трагедии.