Джозеф Ирвинг — самый обычный. Челка, распространенная стрижка, пиджак с замятым лацканом. Увидев такого человека, даже ничего не заподозришь. Но Ирвинг все чаще держал ухо востро, прислушиваясь и осматриваясь. За неделю — он поставил замок и дополнительную защиту, удалил социальные сети и практически перестал выходить из дома. Но надолго его не хватило, потому что сейчас — Ирвинг поселился в отеле, где находился почти все время, лишь иногда отодвигая штору в сторону. Он — обрезал все провода телефона и едва открывал дверь, когда ему стучали. Какой смысл селиться в отеле с неплохим рестораном, чтобы есть все в номере, забирая поднос трясущимися руками?

Джозеф Ирвинг — самый обычный, но информация, которую он знал, делала его человеком в поле зрения. Ирвинг не знал, но за последнюю неделю — на его голову объявили настоящую охоту. И ЦРУ старалось делать все возможное, чтобы добраться до Ирвинга раньше времени. Незадолго, как он пересек порог номера, его телефон начали прослушивать. Риз едва поморщился, вслушиваясь в разговоры. Спустя несколько часов — Ирвинг додумался, уничтожив телефон, перед этим успев связаться с журналистом.

«Я буду говорить только с вами. То, что я знаю, может изменить мир. Или наоборот — еще сильнее разрушить его», — Ирвинг не знал, что журналист не доберется до номера. Не знал он, и что в оговоренное время — в дверь раздастся стук. Риз впустил себя сам, на секунду — обратив взгляд на пистолет в трясущихся руках.

— Мило, — он выбил его, понимая, что аккуратно забрать — не получится. В то же время — вжал Ирвинга в стул, не давая возможности пошевелиться, снимая пистолет с предохранителя и направляя его в чужую ногу. Джон наклонил голову. В ответ на окрик с именем журналиста — отпарировал: — Он не придет.

— У нас есть несколько минут, прежде чем это место превратится в новогодний салют. Наверное, надо быть очень важным человеком, чтобы оказаться целью международных служб, — он все еще всматривался в чужое лицо. Ирвинг не выглядел слишком крепким, но он боялся. Он боялся, что не выйдет из этой комнаты. И Джон — ставил своей целью сделать все, чтобы вытащить его живым. — Я отпущу тебя, — сказав это тише, он и правда отпустил. — Если ты сдержишь свое обещание и расскажешь мне, что хотел рассказать Роберту Эллисону, я помогу тебе. Хорошо? — Джон убрал ладонь, ослабляя хватку и отодвигая пистолет, ставя его на предохранитель, но все же оставляя в руках. От услышанного — у него закружилась голова, но Джон сохранил безэмоциональность, лишь однажды почувствовав — как дергаются мышцы, а сам он — направляет взгляд вниз. В чужих руках подобное устройство могло причинить много вреда, но могло — много и блага. И Джон не хотел знать, в чьем владении оно было бы более полезно: в ЦРУ или тех, кто им уже владеет. Джон поднялся, услышав громкий хлопок двери на этаже. Он схватил Ирвинга за воротник, прислушиваясь к тому, что происходит за дверью, чтобы — в нужный момент — открыть дверь, выстреливая в колена боевику. От коридора — не осталось бы и пустого места, как и от Джона с Ирвингом, если бы они не выскользнули через боковую дверь. Бегом, Джон свернул в пролет — оглядываясь по сторонам. Пока — тихо.

Все, чтобы преодолеть еще один пролет и оказаться на этаже ниже. Джон заметил лифт, зажимая кнопку. Нужно было вывести Ирвинга, но идти через черный вход — нельзя было. Уже там — он услышал звуки поспешающего подкрепления. Джон нервно посмотрел на панель сверху лифта, что менялась с раздражающим промедлением. Еще один этаж — и двери раскрылись. Он не успел отреагировать, когда в Ирвинга выстрелили, еще не успев двери лифта открыться. Джон почувствовал, как следующий выстрел — приходится и по нему. Поморщившись, он попытался все же добраться до стрелка, но двери зажало. Тот, кто стрелял, явно не желал, чтобы его нашли. Джон обернулся, наблюдая, как Ирвинг с неприкрытым удивлением рассматривает ранение. На его лице первое время было откровенное изумление, пока он касался раны и рассматривал окровавленную ладонь, через мгновение — оно сменилось ужасом.

Джон подумал, что пора его вытягивать. Но, кажется, они оба знали цену ранения. Джон помог ему подняться, чувствуя, как тянет его бок. Тот, кто стрелял, был настоящим профессионалом. Попасть в цель за пару секунд — и скрыться. Для Джона — это было эталонной работой, но в данном положении — позавидовать ей он не мог. В процессе — они все же столкнулись с одной группой и Джон поморщился, чувствуя, как чужой нож проходится по коже, оставляя глубокий порез. Джон собирался вытащить Ирвинга живым и он почти сдержал свое ожидание, когда они наконец покинули отель.

— Эй, Ирвинг, — Джон коснулся микрофона, что все это время — был вне сети — и только сейчас — отдался шумом гарнитуры. — Кара, вызови скорую.

— Ирвинг живой?

— Кара, сейчас, — перебивая чужие слова, Джон отрубил вызов, поворачиваясь головой к Ирвингу. Он попытался зажать рану. — Эй, Ирвинг. Не отключайся, — все эти слова — никогда не работали. Джон всегда действовал по алгоритму, но сейчас — все пошло не так. И он сам — разнервничался, похлопывая по чужим щекам, вызывая обратную реакцию. Следующее обращение — осталось без реакции. Джону не нужно было подтверждение в виде замершего лица — но он аккуратно нащупал пульс. Он включил микрофон. — Ирвинг мертв, Кара, — переулок — нарушился скрежетом колес. Джону и самому нужно было уходить, он оглянулся, чувствуя, как попадает в западню — рядом с ним — хлопнули двери отеля. Он тяжело вздохнул, подумав о выходе из ситуации. Джон сомневался, что перепрыгнет через забор — но сейчас у него не было другого выбора. Преодолев ограждение, разделяющее блоки, он на секунду скрылся, запутывая своих преследователей. За спиной — раздались выстрелы, что-то — полетело ему в лицо, что-то — зацепило, но не так сильно. Теперь — задачей Джона было выбраться самому. Он знал, что в их работе — у тебя никогда нет  гарантии. Это может быть шальная пуля, может — яд, вероятно — твой напарник. Никогда не знаешь, как повернутся карты. Джон — вышел из переулка, придерживаясь за бок и слегка приподнимая пальто, наблюдая расползающееся по ткани пятно. Дело было скверно.

Джон смешался с толпой, остановившись возле тележки с едой. Он протянул продавцу купюру, криво улыбнувшись.

— Бутылку воды, — Джон поморщился, чувствуя, как замедляется и сам. Он все еще держал голову слегка приподнятой, оглядывая толпу и выхватывая среди них возможных противников.

Письмо Варрика застало Хоука в таверне: после произошедшего, он на некоторое время отправился поодаль от Киркволла, чтобы потом — вернуться и также быстро покинуть город. За год — строительство успело продвинуться и показать результаты: начал отстраиваться Хайтаун, даже Лоутаун и порт; жители Киркволла наконец определились с виконтом: на выбор было несколько претендентов, но Варрик явно лидировал. Орлей встретил Хоука недружелюбно: немудрено, еще пару лет назад Селина громко заявляла, что они готовы пойти войной и вовсе разобраться с происходящим в Киркволле. Небольшой город, скрывшимся за горами, привлек чужое внимание бизнесом с кунари. Вот и Хоук заметил на себе повышенное внимание: приглушенный шепот, взгляды знати, что едва щурилась, пытаясь всмотреться в лицо. Кто-то не узнавал в нем Чемпиона Киркволла: в лучшие дни он сходил на наемника.

— Откуда ты, сер? — бармен старательно натирал бокалы, пока шумная компания неподалеку заканчивал одно пиво за одним, громко разрывая мясо на части. Хоук держался барной стойки, сосредоточившись на своем ужине. Сегодня ему нужно было только это. Возможно, еще новая работа. Его финансы довольно быстро заканчивались и в один день, задумчиво, Хоук подумал, что пора приняться за старое. Работа давалась ему легко: в конце концов, он занимался этим почти всю жизнь. Только если в банде Миирана — это было работой, то позже — уже помощью городу. Возможно, после ухода от своего работодателя происходящее было окрашено в менее красные тона, но Хоук все равно решал чужие проблемы и убивал людей.

— Ферелден, — от приготовленной рыбы оставалась соль на языке и на пальцах. Хоук потер руки, поворачивая голову. Бармен пообещал ему комнату, но перед этим он вышел на двор, обращая внимания на коней. Таверна в западной части Тедаса обещала гостям хороший ужин и выпивку, а также внимание к коням и комнату. В небольшой конюшне стояла тишина: за деревянными стенами были слышны только отголоски. Хоук поднял голову. В детстве, мать любила рассказывать ему о звездах. Что где-то — в других мирах живут боги. Хоук успел повидать некоторых из них, но все равно небо казалось черным, едва разряженным созвездиями, создавая блеском бледные пятна на мрачном небосводе. Хоук покинул таверну с рассветом.

Так он и путешествовал, изведывая Тедас: приехав в Киркволл на корабле, сейчас он перемещался своим ходом. Это было ему на руку: никогда не мешало поведать мир. Равнины, леса и горы сменялись, как и климат, и люди, которые окружали его. Письма Варрику были полны подробностей: с момента, как Искательница проявила к нему внимание, их корреспонденция на некоторое время прекратилась. Пока однажды к Хоуку не подоспел гонец, окликая его: — Сер Хоук! У меня сообщение для вас!

В последний раз Варрик обошелся короткой запиской, но тогда он развернул письмо на несколько листов. Его друг никогда не был скуден на подробности. Времена менялись: их — подходило к концу. Хоук знал об этом, когда вонзил часть посоха в тело Корифея. Конечно, тогда он думал, что на этом все и закончится. Но сейчас — приходили новые герои.

Хоук писал Карверу, периодически сообщая о своем местонахождении. Брат и сам не стоял на месте, оказавшись в Ферелдене. Он только уперся плечом в доски, вчитываясь в чужое письмо. Слова находили его сами: за работой Хоук узнавал мир, что так ему не удалось за восемь лет. Первую половину жизни он провел в Ферелдене: их родной город уничтожил Мор, заполонив землю порождениями тьмы. Там и так хватало бандитов, но после того, как Серые стражи потерпели поражение: они почувствовали себя хозяевами. Все участились набеги.

Небольшая повозка остановилась на равнине, возле крепости. Варрик явно бы сказал, что явиться в штаб-квартиру к тем, что ищут тебя по всему Тедасу — самоубийство. Хоук слышал в своей голове слова друга, но знал он и другие слова. Мрак явно не закончился на Море.

Повозка остановилась перед воротами, кто-то из храмовников окликнул их, спросив про цель визита. Рядом с Хоуком соседство занимала большая часть продовольствия. Он подумал, что за часы дороги бы успел пропахнуть овощами. Но вместо этого — от него все еще пахло переплетением лесных растений и сладостью гор Хейвена и Орзаммара. Лорд Дарроу из Неварры только успел оглядеть крепость: на первый взгляд — она ничем не отличалась. Небольшая таверна — явно и не таверна вовсе, а место, где могли бы провести время гости Искателя истины и знать. Ходили слухи, что Искатель преследовал новые интересы. Но он обещал отстроить Орден Храмовников — не в деталях — но он слышал интересное про крепость, да и Карвер относительно недавно решил присоединиться к числу храмовников в Ферелдене. Сам Искатель был занят: по крепости больше было заметно отблеск чужих доспехов. Гаррет же предпочитал придерживаться легенды: нос был лишен красной полосы, что долгое время перечеркивала его нос. Он осмотрелся. Тут было все, что нужно было для приличного досуга и проживания. Хоук был уверен, что внутри — его ждало что-то интереснее: он обратил внимание на тяжелую дверь и патруль, что периодически сменялся. Говорят, знать имела вес в подобном обществе. Один из храмовников явно заинтересовался новой фигурой.

— Лорд...

—...Дарроу.

— Если Лорд Дарроу жаждет аудиенции Искателя, то я могу попробовать спросить у него...

— Нет нужды, — Хоук перебил храмовника, очаровательно улыбнувшись. Но, возможно, ему и следовало запросить аудиенции. Придумать, что ему интересно поддержать Искателя и его благородные мотивы. Хоук повернулся в сторону храмовника, вовремя заметив знакомую фигуру. — Возможно, сер поможет мне.

Сегодня она видела любопытный сон. Ей во плоти явилась сама Планета: она стояла в одиночестве, маленькая и гордая, пока на её теле лопались и истекали зелёным гноем воспалённые язвы; гной проникал ей под порванную кожу, что болталась на вывернутых суставах, и пах премного плохо. Она ждала её одна в этом месте, в этой светлой стерильной комнате, посреди нигде и, определённо, в сердце чего-то. Лишь оказавшись вплотную, Солярис с кодовым номером три подняла свои большие оленьи глаза, чёрные и очень красивые. Смотрела она, а видела, должно быть, конец и сразу начало; смотрела бесстрашно, по-детски невинно. Наконец, она обратилась к ней, выхаракивая на сизые ладони гной и кусок языка:

"Я очень устала, моя милая. Я бы хотела умереть".

Ровер, — она ещё не решила, как её зовут, потому что выбор имени это ответственная задача, нельзя с этим торопиться, — не знала, к чему ей такое приснилось. Однако была она по утру на редкость меланхолична: уже давно не одаривала она Цзиньчжоу своим вниманием, а теперь, объявившись, даже не изволила позавтракать с госпожой судьёй, сославшись на необходимость сохранения чистых разума и помыслов. Что имела под этим ввиду — не сказала. В голову к спасительнице не залезть, а если залезешь, то ничего там не поймёшь. Ровер себя не понимает, в отличии от людей. Людей она любит и жалеет. Жалела и Планету в своём сне — нет для неё ничего печальнее, нежели свидетельствовать финальный упадок духа. Как же так: ты больше не хочешь жить?

Противоественно. Минимум нелогично. Живому цепляться за жизнь — это закон, точно так же, как живому забирать эту жизнь у других. До всех дойдёт своя очередь, нет необходимости торопить неизбежное. Малыш Линъян это осознаёт, как никто другой, — нашёл он Ровер по запаху, обтёрся щекой об её локоть, поцарапал ладонь при рукопожатии и предложил поохотиться; забирать вместе жизнь — это компанейское занятие; забрать жизнь — значит разделить её между собой и вселенной, и любви в этом может быть столько же, сколь и в рождении.

Она этого желала? Разделить любовь, пока та ещё оставалась?

Это всё очень печально.

Ровер не пожелала охотиться с малышом Линъяном. На сегодня у неё запланирована куда как более занимательная встреча. Волчок придёт к барашку, а кто кого съест — уже вопрос.

Чем же занимается сейчас барашек? Возможно, помалкивает, или же наоборот ведёт душевные беседы в приятной компании себя (эго) и себя (супер-эго)? Что бы он ни выбрал, выглядит, как и всегда, обворожительно. По просьбе Ровер, его вот уже второй день забывают накормить; Ровер критерии оценки к барашку привлекает следующие: насколько он голоден (желудком), насколько он голоден (разумом), насколько он голоден (до неё); с голодухи добиться можно многого, но разорви Скар ей брюхо, Ровер будет приятно, что лицезреет он ту же пустоту, что сейчас высасывает его изнутри.

Перед тюрьмой она заглянула на рынок, и скрупулезно, в течении часа, выбирала самые блестящие красные яблоки. В равной степени она отдавала внимание изъянам на кожуре, шершавости на ладонях и времени на терминале; час — это и правда долго. Поменял ли барашек за это время позу? Или же сбежал, поджидая её поблизости, готовя сюрприз? Она давно его не навещала! Однако как бы далеко она ни уезжала, о Скаре будет, кому позаботиться; хочет видеться чаще — пусть уже, наконец, придумает что-нибудь сам.

В форте, отведённом под заключённых-резонаторов, совсем ничего не изменилось, и даже надсмотрщики остались теми же. Ровер поздоровалась с ними, предлагая угоститься яблоками, и улыбалась, когда те от них отказались. Отвели её в уже знакомое крыло, оставив напротив уже знакомой камеры; Ровер уже знала, что за ней увидит, однако всё равно, заулыбавшись шире, постучала перед тем, как войти.

Барашек ждал её в одиночестве в этой стерильной светлой комнате: воздух здесь был лёгкий-лёгкий, а полное отсутствие каких-либо предметов интерьера придавало ей особую ауру и порождало особые желания. Здесь нельзя резонировать, коли резонировать не с чем. Однако Ровер не столь мелочна — людям катастрофы дали намного больше, нежели метки на теле. Например, отчаянный дух. Например, голод. До жизни.

Жизнь перестаёшь ценить, если долго ей ничего не угрожает.

— Здравствуй, — рычит волчок барашку, — признаюсь, видеть тебя здесь вновь сколь радует, столь и удручает.

Ровер подходит ближе и садится на белоснежный пол. В ладонях у неё уже было яблоко и маленький, но очень острый нож; кожуру она отрезает тонкой лентой и на Скара, казалось бы, даже не смотрит.

— Поделись со мной, чем же ты занимался всё это время. А я поделюсь с тобой своим завтраком. Что думаешь?

дэниэл фонтанирует эмоциями, которые не скрыть — не от армана. потеря контроля, злость, бессилие из-за болезни. арман мог позлорадствовать, но взамен чувствует укол тревоги, потребность оказаться рядом, коснуться дрогнувшей руки и сказать, что все нормально. дэниэл все еще был прекрасен, хотя явно себя в таком ключе не рассматривал, но в глазах армана он таким был и будет всегда. живой. быть живым куда лучше, чем вечное застывшее в венах проклятие. кажется, проходя эту историю по второму кругу, маллой так ничего и не понял. раньше он жаждал сохранить свою молодость, а сейчас остановить неизбежный финал старости.

еще дэниэл оставался невыносимым — эхо прошлого навевает горечь ностальгии, той, которую арман не желал себе позволять. спектакль идет по плану, ровно по сценарию, а значит еще немного и можно будет вернуться к размеренной жизни. хочет того луи или нет.

[indent] — дэниэл, — он произносит это негромко, почти неслышно, другой интонацией. мягкой, призывающей чужое сознание сфокусироваться на нем, а не на внутренней боли. не хватало еще, чтобы начался приступ. арман совсем этого бы не хотел. сейчас он подумывает, что нарушил тонкую грань вежливости. на чистое мгновение арману стало плевать на весь этот дурацкий спектакль, только бы маллой пришел в себя. и все-таки. — будь у нас собеседование, вы бы провалили его по всем пунктам. — едва улыбается, снова натягивая на себя прежний флер легкого безразличия. и все-таки в его словах нет ни слова лжи. дэниэл совсем не тот тип людей, с которыми арман предпочитал работать. много вопросов, самоволия, эго — все это арман обычно оставлял при себе.

лже-рашид не понимает, почему его тут держат. не то, чтобы маллой получал, чего желал — никаких особых ответов, возможно пару зацепок. истина все равно скоро раскроется, как только луи к этому будет готов. арману временами становилось скучно, но если через все это он переставал быть скучным в глазах луи, то так и быть. дэниэл же ходил кругами вокруг армана, словно он тут главная звезда рассказов, а не лестат. как бы иронично это не звучало, но всем этом можно обвинить лестата. удивительно, как дэниэл не пошел искать лестата для уточнений и интервью. ах да, он еще не знает — точнее, не помнит.

[indent] — как же я могу служить, если вы не говорите, чего хотите. — выдохнул арман, поведя плечом, — отказываетесь от мартини, плохих советов и предупреждений.

лже-рашиду бы просто кивнуть и смиренно ждать, пока дэниэлу чего-то снова захочется. жизнь лже-рашида явно скучна, как и жизнь многих смертных. он все-таки заканчивает свою покупку, удовлетворенно предвкушая уже доставку. настроение даже стало лучше. делать покупки интереснее, нежели наблюдать за попытками дэниэла охватить необъятное. и все-таки ... арман поднимается на ноги, чтобы подойти ближе. сесть на край стола слишком близко, рядом с дэниэлом. никакой тебе личной дистанции, только небольшой эксперимент. невинный, который в случае провала, арман может стереть из чужой стареющей памяти за пару мгновений. как и все то, что он уже приказал маллою забыть.

[indent] — так, как я могу послужить? — таким голосом не спрашивают, нужно ли еще принести что-то из архива или долить чаю. таким голосом отдают всего себя за мгновение до того, как подобострастно падешь к ногам своего бога в надежде на милость. они с дэниэлом явно иначе понимали понятие служения, пусть арман и не требовал иного. он всего лишь играл, потому что это веселее, нежели размышлять о потенциальных вампирах в новом орлеане.

арман мог бы сказать прямо: если бы в новом орлеане существовали вампиры старше и могущественее лестата, то ни лестат, ни клодия, ни луи там бы не прожили. а молодняк убивался — таков закон, такова защита территории. арман даже тут периодически проводит чистки, чтобы молодежь не раздражала своим любопыством. луи просто хорошо устроился, считая, что может себя защитить, а на деле просто удачно был защищен другими. лестатом, арманом, кто следующий? поэтому поиски дэниэла немного бесполезны — он ищет или давно развеянный прах, или исчезнувшие следы потерявших интерес к городу древних. таковы правила.

но, подобные ответы делают текущий спектакль еще более неинтересным. сразу дают больше зацепок и ответов, которые дэниэл так пытается вспомнить. арман все аккуратно опирается о край стола, по-птичьи склонив голову набок, не сводя потеплевшего и любопытного взгляда с маллоя. в конце концов, если от него требуют служить, он обязан уточить — чего так желает гость.

так можно не отвечать на вопрос самому.