- Подпись автора
The butcher behind the meat counter is too pretty.
between
Страница: 1
Сообщений 1 страница 3 из 3
Поделиться12025-05-30 10:12:57
- greek mythology
- I said, I am a desert island.
- and after you left I turned the lights back on and slept on sofas all over town. I sewed stars back into constellations to fill the gaps in the wallpaper.
- Уважение: +39875
Поделиться22025-06-03 07:41:20
- everything and the kitchen sink
- Уважение: +90
fc willem dafoe
françois schrödinger [ франциск шредингер, 64 ]
portland, oregon
[ хранитель секретов, человек ]
[indent] Франциск – гений-изобретатель, богач и примерный семьянин. О нем пишут в глянцевых журналах, его именем называют школы и больницы, он заразительно смеется на благотворительных балах и грозно хмурится на совещаниях директоров так, что у подчиненных трясутся поджилки. Люди его любят. Экспонаты его боятся. [indent] У Франциска есть секрет (и не один).
[indent] Из воспоминаний гуль-ябани Джой Доусон о первом совместном обеде с Хозяином:
[indent] Из размышлений Валеры Фрая об отце:
[indent] Любопытной Варваре на базаре нос оторвали, а что оторвали Франциску мы не знаем (пока). Знаем, что он подчинил гулю Джой себе, навязал ей моральные принципы для большей уживчивости с живыми и в один из прекрасных летних вечеров пропал, оставив после себя немало загадок. [indent] Франциск служит Церкви Тишины и собирает диковинки из мира нежити, но втайне давно ищет способ побороть смерть. Может быть, у него, все-таки, получилось?.. Любящий сын и преданная рабыня ищут отца, гения, миллиардера, плейбоя (?), филантропа, ХОЗЯИНА. Нашедшему полагается вознаграждение (как минимум в графическом эквиваленте). |
пример игры
саре чуть больше пяти и матери нет дома. дома нет никого, поэтому сара занимается тем, чем заниматься запрещено – жарит докторскую колбасу в тостере. заворожено наблюдает за тем, как нагревательные элементы постепенно становятся оранжевыми, и в воздух взмывает тонкая змейка дыма – такого вкусного, что живот сводит от нетерпения. из прихожей доносится скрежет ключа в замочной скважине – так просто дверь в их дом не отпереть, из-за близости к морю она отсырела и замок часто заедает, угрожая оставить семью жильцов в заточении на веки вечные. так думает сара – о заточении на веки вечные, как в ее любимых сказках. ей бы хотелось стать героиней сказки, и чтобы ее обязательно спас какой-нибудь принц. чтобы он увез ее подальше от родительских ссор и бабушки, которая заставляет есть суп с вермишелью, похожей на червяков.
два румяных кругляша колбасы выпрыгивают из тостера с громким щелчком пружины. сара вздрагивает, и вспоминает, что трогать тостер ей запрещено – после того случая, когда она намазала хлеб маслом в попытке сэкономить время на приготовлении тостов. полыхнуло так, что обои потемнели от негодования. сара с детства была обделена кулинарным талантом.
наконец, дверь поддается. сара ожидает увидеть мать, поэтому в ужасе накрывает тостер кухонным полотенцем, но из коридора доносится голос отца:
– сара? сарочка, иди сюда, скорее! смотри, что у меня для тебя есть!
она любит подарки. любит, когда отец в таком настроении – голос сочится радостным предвкушением. может быть, он принес ее любимые пирожные с заварным банановым кремом? или тамагочи, как у любы? она давно такой хотела, а еще…
коробка в руках отца слишком большая для пирожных и тамагочи. сара замирает рядом, прислушиваясь к шороху, который доносится изнутри. заинтригованное сердце бьется быстро-быстро, как у птички.у существа смешные уши, длинный пушистый хвост и блестящие черные глаза-бусины, как ягоды паслена. сара завороженно касается ладонью мягкой шерстки, задерживая дыхание – страшно, что зверек сейчас выпрыгнет. высоко, а вдруг ударитья?
– как назовем? – смеется отец, обрадованный, что угодил с подарком.
– мама не разрешит оставить. – шепчет сара, а сердце уже прикипело к этому существу. она думает, будет ли он есть жареную в тостере колбасу и можно ли будет спать вместе с ним, прижимаясь щекой к мягкому пушистому боку. защитит ли этот зверек от кошмаров? достаточно ли острые у него зубки? такой милый, маленький…
– хэппи. как хэппи мил. – любка обзавидуется! где хэппи, а где ее тупой тамагочи.
– отличное имя, милая!.. а чем у нас так странно пахнет? как будто что-то горит?..сара внимательно следит за реакцией арчи. исподлобья, чтобы в любой момент можно было скрыть взгляд за ободком бокала. что-то внутри натягивается, как струна, бурбон смешивается с кровью, остужает память, нейтрализует яд. на губах зреет искренняя улыбка – одна из тех дурацких бытовых улыбок обычных людей, после которых обычно дергают плечом или неловко машут рукой, мол, да ладно тебе, не стоит благодарности, мне в радость. саре действительно в радость, как бы она ни сопротивлялась своему желанию сохранить жизнь тому, кто так похож на зверька из ее детства.
мать говорит, что это будет уроком и протягивает иглу. сара причитает, что больше не будет трогать тостер, она вообще ничего больше не будет трогать без разрешения, только не надо, пожалуйста, не надо. мать протягивает иглу.
сара не может понять, что она чувствует. мрачное удовлетворение смывает досаду – арчи поступает так, как должен. думает так, как его научил покров. все они ведут себя одинаково – те, кто отрабатывает долг. и это хорошо, это правильно. боятся – значит уважают. но никому из них сара прежде не дарила подарков, если не считать дарами синяки, слезы и ссадины – что, впрочем, тоже немало.
она опрокидывает в себя второй бокал, не морщась.– дарлинг, ты переживаешь за меня или за себя? – сара улыбается, но эта улыбка не касается глаз. она грациозно стекает со стола, стук каблуков почти не слышен, когда она подходит к арчи. лак на длинных острых ногтях сияет глянцем венозной крови, когда она проводит пальцем сначала по краю коробки, затем по предплечью арчи. – не учи меня пить, котенок.
в ее голосе звучит печаль. она так быстро прорывается наружу, что сара не успевает ее остановить – пальцы касаются пустоты, и лицо на мгновение деревенеет в гримасе сожаления.
все те же глаза-бусины, словно глянцевые ягоды паслена. только мордочка светлее, а на лбу полоска. дергает ушками, прислушивается. нет сил на нее смотреть, поэтому сара отворачивается.– любишь голубцы? скучаю по голубцам. нужно как-нибудь приготовить, у бабушки были пиздатые голубцы, просто ум отъешь. ты умеешь готовить? чем ты вообще питаешься? о, у тебя тут фарш в морозилке. – сара принюхивается к лотку с замороженном комком мяса. сквозь холод и пластик пахнет кровью, ее мутит. – ладно, похуй. может, мика придумает? это же ее… ну, как оно называется? типа… шиншилла? чем их вообще кормят, ты знаешь?
сара торопилась, поэтому не стала искать, где бывшие хозяева зверька прятали его корм. на ее шее висит причина сегодняшнего раздора – ожерелье из золотых бусин и кулонов с камнями красными, словно капельки крови. альмандину приписывают возбуждающие свойства, целительность при воспалениях и вспышках гнева, но этим вечером случилось обратное.
– на ширли-клоуз прорыв. – сара бесстрастно слушает голос элиаса в трубке, свободной рукой пытаясь прикурить сигарету. на улице ветрено. – ебучие винтажки. угадай, кто всплыл на черном рынке? подсказка: “царица южная восстанет на суд с людьми рода сего и осудит их…”, эй, ты слушаешь?
сара выдыхает дым и закрывает глаза. слушает, но лучше бы не слышала.– хэппи. можете назвать ее хэппи. счастья много не бывает, а? – сара ухмыляется, подливая арчи еще бурбона, а остатки щедро выливает в свой бокал.
Поделиться32025-06-09 19:29:13
- everything and the kitchen sink
- Уважение: +90
fc linda lapinsh
nastasya [ настасья, ~28-30 ]
москва, россия
[ бывший боец мма, телохранительница, поленица ]
[indent]
— как здоровье дорогой царевны? — с издёвкой уточняет настасья, распахивая насквозь шторы. так говорит лечащий врач софьи алексеевны, чернов, и настасья не может не позлорадствовать — капризы софьи порядком изводят ей нервы. руки болят после вчерашнего — приходится вытаскивать принцесску с подоконника и привязывать к стулу, чтоб не спрыгнула. из окна на настасью глядят купеческие дома, забитые тучными небоскрёбами — в пскове на такое не посмотреть, негде. в пскове илюхин говорит: ну всё, приехали, настька, добегались. пересчитай, блять, свои травмы — перелом лучевой, разрыв голеностопа. какие соревнования, окстись, не играй в дуру, сама знаешь, в ufc с таким никогда не возьмут, пока восстановишься — на место твоё придут сильнее, моложе, злее. давай распрощаемся как нормальные люди, по-пацански. в пскове василиса перекидывает косу с плеча на плечо и просит: насть, не надо. деньги есть, кредит выплатим, суд пройдёт, не лезь куда не просят, лечись, поезжай в кисловодск, в санаторий. а там и на клинику немецкую наскребём. в пскове лёша даже не делает попыток показать, что любопытство его не сжирает. око за око, зуб за зуб, брат за брата — обещает, что поможет подделать резюме и устроит встречу с алексеем борисовичем. по сути, халтура, отмахивается он, московская тпшка, ничего такого. спятила в своих лондонах с жиру и теперь показательно режет вены ложками. справишься, насть, он хочет бабу, переживает... ну, ты понимаешь. настасья не понимает. в замоскворечье больше не звонят колокола, двенадцать храмов на реконструкции — церковный звон удручает софью, а, как известно, деньги могут купить всё. только не переплыв до нави. — как здоровье дорогой царевны? — ласково уточняет главврач чернов и очерчивает линию скулы по неподвижному лику софьи. настасью передёргивает до тошноты: как удобно. моей дочери, объясняет гославский, нужен сильный муж, готовый не только её обеспечить, но и мириться с недугом. чем чернов плох? сам себя сделал, настоящий товарищ. ну, пускай и не он — я сам выберу, а он подпишет, поставит печать, чтобы софу в коммунарке не загубили. днями напролёт софья алексеевна молчит и никогда не смеётся, несёт несусветный бред и буянит. ей нельзя давать в руки: ножи, иглы, фен, тряпки, банки с язычком (алюминиевые), если чему в англиях её и научили, так это как изводить всех вокруг. но настасья видит в ней то, что и ищет — нет мизинца на левой руке, и никакого золота и серебра софья при свете дневном не носит. рядом с ней черствеет хлеб, гниёт мясо, вянут кактусы, цветы, суккуленты, и повсюду следует верный шлейф склепного хлада и сырости. настасья приставляет ко лбу софьи дуло травмата — не отличит — и, проглотив гордость, угрожает. или они отправляются прямо сейчас, или до ближайшей закупки новой партии дольч-вьютон-версачей царевна не доживёт. софья плавно моргает пушистым лесом ресниц и мягко обнимает запястье настасьи: — ты разве не поняла? я уже мертва наполовину. по рябиновым бусам стекает алая кровь, символ солнца чернилами жжёт ключицу, и оберег, сплетённый смехом зеленеющей земли и травой, окроплённой рассветом, полыхает пожаром, гонящим прочь смерть, ночь без прогляди, наговор колдуна. настасья склоняет голову набок. — это пока я тебя не рассмешила. да, да, да, у нас тут царевна несмеяна и настасья микулишна, а кто запретит лонг стори шорт: семь лет назад любящий папенька софьи утопил любимую дочку, заключив договор с колдуном, и теперь софья наполовину принадлежит миру мёртвых, наполовину — миру живых, и нигде нет ей покоя. зато у колдуна есть отличный ключ к спрятанному злату, применить который мало кто догадается. предлагаю докрутить вместе причины, приведшие настасью к незавидному положению, в котором она вынуждена была набиться софье алексеевне в телохранительницы, чтобы после пересечь границу изнанки. сейчас софья нужна настасье, перешагнуть черту и выжить, а вот что из этого выйдет, кто вернётся, а кто пропадёт — вопрос открытый. софья стала разменной монетой в играх своего отца, но и для настасьи она на точке отсчёта — средство и инструмент. ни в коем случае не жертва. положение, в котором оказалась софья — хуже смерти; она не живёт и не умирает. и пока ещё не разочаровалась в попытках выбраться из этой непроглядной бесконечной тьмы. заявка в пару, у нас с вами возможно, вы углядели здесь парочку жирных отсылок к одной великолепной книге, а если нет — ничего страшного, они вписаны для красоты и варьироваться будут по усмотрению. (тут будет ещё жирнющий реверанс желязны, всё расскажу). готова всё обсуждать-состыковывать и подстраивать под ваши хотелки. разве что мне очень интересно покопаться в вечной теме «кто же всё-таки монстр» — хтоническая хтонь навроде колдунов по сделкам или человек, сродни любящему папеньке несмеяны. (привет «королю горной долины» геймана. да, я сразу делюсь всем, что вдохновляло). я пишу в прошедшем времени и третьем лице, не мирюсь разве что с птицей-тройкой и могу обещать пост раз в 2-3 недели. постами хотелось бы обменяться на берегу, прежде чем пуститься в омут — быть уверенными, что сыграемся, что подходим друг другу. приходите в гостевую, обменяемся контактами, обсудим нюансы. очень вас жду и уже скучаю по своей златокудрой поленице ♥ здесь смотрим на красивую женщину |
пример игры
— Софья Алексеевна, к вам приехал Иван Андреевич. Просил передать, — Пётр прочищает горло, под жёсткой корой его щёк ходят желваки, — коль не примите, позвонит дяде и войдёт с нарядом ОМОНа.
В десятом классе Пётр становится чемпионом СССР по карате и идёт на медаль. Потом в питерской подворотне его пытается избить группа «панкушных выблядков», как пересказывает Ваня, и Пётр уезжает на нары, и путь в люди ему закрыт, пока папенька не подталкивает увесистую картонную папку через ржавый стол в лабытнангийской колонии режима особого. Пётр проводит с Софой больше времени, чем мама, и помогает с домашкой — отменно решает задачи с яблочками, логарифмы, пишет эссе, выучивает кокни под Кентерберри и превращает в кровавый блин лицо безземельного виконта, лезущего к Софе под юбку в восьмом классе, после вечера в «Глобусе» («Макбет» на сцене).
Зло станет правдой, правда — злом. Взовьёмся в воздухе гнилом.
Пётр в восьмой раз за два года просит у папеньки увольнительную. Софья слышит их разговор из-за дверей украдкой — Пётр плачет, уродливо, так, как плачут амбалы, забитые партоками, и просит: отпустите, Алексей Борисович. Не могу смотреть на неё вот такую вот.
— Впустите, — отзывается Софа, ковыряя вилкой омлет, к которому не притрагивается. По горгонзоле мхом ползёт плесень, от тарелки тянется сероводород. Агафья, поджав губы, убирает со стола блюда испорченной еды без причитаний. «Скелет и того краше вас будет, Софья Алексеевна», кряхтит Агафья (сколько ей скоро исполнится, девяносто семь?), «кто ж вас теперь такую возьмёт замуж».
Они с Ваней долго сидят в тишине. Ему не сидится на месте: он то подскакивает и меряет шагами расстояние от угла в угол, то хватается за пульт и начинает выбирать сериал по подписке. Софа, поджав под подбородок колени, кутается в плед. Май выдаётся на удивление тёплым и ласковым, зяблики щебечут, сладкий аромат черёмухи пробивает стеклобетон. Ваня небрит, заспан, весь в синяках, машет руками, о чём-то бодро вещает, но ей не расслышать его за толщей морских ясных вод, где спят храбрые витязи в золотых седых кудрях.
— Соф, — Ваня останавливается, как телеграфный столб посреди пустой серой комнаты, — это не дело, ну. Ты чего? Мы же... — он запинается, не произнести ему правды вслух. — ...когда-то почти поженились. Расскажи, что с тобой происходит. Я помогу. Я ведь помогу тебе, понимаешь?
Он такой родной и знакомый, пускай несёт от него помойным ведром (ночь прошла в барах), и Софа усаживает на диване почти прямо, натягивая рукава кашемира — не надо видеть ему, что у неё там, от локтей до запястий. И говорит:
— В тысяча шестьсот девяносто втором году на день священномученика Евсевия Самосатского пашенные крестьяне из деревень Иркуцкого острога били челом царю-батюшке Ивану Алексеевичу. Сын боярский, Григорий Иванов, сын Турчанинова, прислал указную память в Кудинскую Красную слободу и велел разыскать против челобитья крестьянина Васьки Баянова и жены его, Степаниды Гавриловой, да снять с них десятинную пашню четь десятины в поле и две к тому же. Деревня вся знала, что-де Степанида Гаврилова сыну боярскому отказала в гости захаживать, а челобитную принимать у государя не стали, и пошли всем селом в соседнее тяглые сироты, а там, как завещала им бабка Васьки Баянова, спустили в колодец ведро, заложив коровьих лепёшек да мать-и-мачехи, и навели на сына боярского сглазу. Сгорел Григорий Иванов от болезни лихой дьявольской, и виделись ему до издоха последнего черти, со Степанидкой водящие хороводы. А её потом вилами закололи — ведьмой прокликали.
Из замоскворецкой квартиры Гославских Иван Андреевич выходит пошатываясь. Это происходит в четверг.
По пятницам и средам они ездят к доктору Чернову в клинику. Приёмы доктора Чернова нельзя пропускать. На них не опаздывают.
В кабинете пахнет кубинским табаком, крепким алкоголем, телячьей кожей. Запах вгрызается Софье под ногти и не выветривается ещё несколько дней, а потом вновь приходит время визита. Жалюзи доктор Чернов закрывает, стоит лишь ей переступить порог, и кабинет погружается в полусумрак. Белый врачебный халат на глазах становится чёрным, и у самого у него как-то по-особенному блестят глаза, будто две медных монеты. Доктор Чернов поправляет очки, расслабляет тугой узел галстука, пододвигает поближе к ней стул — от лязга металла по кафелю Софе хочется схватиться за голову, содрать себе скальп. Он склоняется к уху, дышит перегаром и сигаретами, левую руку кладёт ей на коленку, двигается вверх, уверенно и беспрекословно, сжимает бедро, доходит до кружевной каёмки нижнего белья и останавливается. Шепчет: только я могу помочь вам, Софья Алексеевна, но для того вам придётся слушаться меня и быть очень хорошей, послушной девочкой. Сможете? Вам лишь надо сказать «да».
С каждым приёмом рука у доктора Чернова подползает всё выше и ближе, и Софу сковывает зимний лёд. Раньше — она бы вскочила, раньше — её бы стошнило от отвращения, раньше — она бы отмыла себя гелем с розой и бергамотом, хозмылом, отбеливателем, кислотой, лишь бы смыть воспоминания о липких касаниях; сейчас — вяло поднимает запястье, когда доктор Чернов помогает ей встать и передаёт Варваре. Екатерине. Ольге.
Настасье.
В пробке стоят час, по радио крутят новый трек Асти, Пётр тарабанит пальцами по рулю. Софа ненадолго прикрывает глаза, и видит реку, кипящую пуще огненной лавы, ноги её утопают в чёрной смоле, смрад — повсюду, бегут за ней соболи без хвостов, и на костях их гниёт мясо. Машина подпрыгивает: доезжают.
Вечером Софа сидит на полу, прижавшись к стеклу лбом, и думает: Ваня больше здесь не появится. В горло не лезет кусок, бьёт мелкая дрожь, и скоро пробьёт час надевать перстень.
— Анастасия, — подзывает Софья новоиспечённую шпалу, пожирающую ни про что деньги папеньки, — я не хочу ехать в среду. Можете отменить?
Сегодня доктор Чернов долго выводит языком ей руны по шее, а как освежевать себя выше ключиц — ей невдомёк. И гугл не помогает.
Страница: 1
