crushcross

♫ потап и настя - стиль собачки

porco galliard // shingeki no kyojin // orig.

важно знать: оформление постов не важно, могу по-всякому; по скорости - сочтемся, но хотелось бы раз в две недели видеть пост, иначе я забуду, что мы играли, и въезжать обратно буду туго и долго. хочу больную привязанность, лавхейт и всё прилагающееся (да, это пейринг, и не только со мной - у нас тут тотальная полиамория, так что будь готов ). к себе не привязываю, но ошейник с номером телефона надену, чтобы не потерялся насовсем. предложу тысячу идей для игры, как на канон, так и на модерн ау и прочее - если меня раззадорить, этот локомотив уже будет не остановить. приходи, малыш порко. жду тебя так, как никто никогда тебя не ждал.

хистория передаёт, что тоже очень ждёт и будет любить твою внутреннюю ~~богиню~~ имир.
а ещё райнер тоже очень ждёт твоей искренней ~~страсти~~ ненависти.

цепная псина марлии. воин, свято верящий в пропаганду, убеждающую в никчёмности, ничтожности, ненависти к самому себе и своему народу. порко - мальчишка, которому пришлось рано повзрослеть; мальчишка, потерявший брата по вине многолетней вражды наций, к которой сам не имеет никакого отношения.

порко вспыхивает, словно спичка, рвется в бой сломя голову и теряя рассудок - в своей отчаянной попытке доказать свою значимость старается лучше, чем кто либо. лучше, быстрее, сильнее. его стремления по-детски пылкие, задиристые, как и его речь; что мелькает в голове - уже ложится на язык в самом дерзком обличии.

порко - тот самый надёжный старший брат, которым восхищаются все детишки из либерио; тот самый любимый внучок, которого стремятся накормить все бабули либерио; тот парень, под маской крутости которого скрывается маленький послушный щенок.

скажи, ты столь же сильно боишься демонов с острова, сколь сильно желаешь их уничтожить?

пост

неплохо, - говорит райнер, и под ребрами все леденеет от ярости. эрен чувствует, как к шее подбираются склизкие щупальца первозданного страха, того самого, с которым он делит разум уже много лет. того самого, с которым почти свыкся. у эрена внутри - настоящий апокалипсис, превосходящий по своим размерам целую вселенную. он чувствует себя непроходимым идиотом, стоя на пороге этой сраной манифестации счастливого воссоединения. нервная дрожь крадется вдоль сжатого кулака, остается неприятным осадком в горле.

чем дольше ты молчишь, тем сильнее-

— разбил?

разбил бы сейчас о твое лицо, райнер, как же тебе, блядь, повезло, что телефон сейчас там. а ты - здесь, в панике подбирающий слова со дна вонючей ямы собственного вранья. эрен провожает взглядом телефон, цепляясь за открытое приложение, мессенджер с диалогом, в который сам же и отправил последние сообщения, до того, как девайс встретил свою смерть от бетона. это немного успокаивает. и закручивает в новом витке бешенства от мысли, что браун видел каждое ебучее сообщение, и не потрудился ответить ни на одно. это ведь так чертовски сложно - печатать одной рукой, а второй обнимать ублюдка галлиарда, да?

ожог от ладони райнера между лопатками не дает йегеру расслабиться даже в такси, когда спина соприкасается со спинкой сидения. эрен хочет разъебать приемник, из которого льются звуки какого-то приторного попсового дерьмв, он хочет разъебать рожу таксиста, то и дело косящего любопытным взглядом через стекло заднего вида, и так чудовищно сильно хочет

хочет вырвать себе глаза и проткнуть уши, лишь бы не слышать эту гребаную вибрацию уведомлений из кармана брюк райнера, лишь бы, блядь. не видеть его бегающих в панике глаз.

эрен молчит всю дорогу.
эрен молчит - и после, закрывая дверь в квартиру.
эрен молчит даже тогда, когда браун наконец находит в себе силы начать

увы
с вранья.

— я не знал, что он будет там, - его брови взмывают друг к другу так жалобно, словно у напрудившего на диван щенка. он не знал, - эрен сокращает расстояние на полушаг, вглядываясь в это трогательное животное, без зазрения совести вешающее лапшу на его уши. - это был сюрприз.

вот так вот просто, играючи - одним ебаным словом - райнер вышибает душу из-под ребер. вышибает, размазывает по соседней стенке и смеется изо всех сил, наблюдая за жалкими потугами эрена собрать бесформенное нечто обратно в человека. эрен даже не помнит, когда в последний раз ему было настолько хреново. в моменте ему кажется - это конец, это пиздец, это метеорит размером с юпитер падает прямо ему на голову. он оставит после себя только выжженный кратер с обугленными краями, и пожары не смогут утихнуть еще тысячи дет, прежде чем на самом дне снова зародится робкая жизнь.

— приятный? - выдирает из себя с корнем, совершенно искренне ненавидя себя за слабость. за эти ядовитые чувства, что травят. травят, травят в нем все хорошее, на что он только был когда-то способен. собственный голос ощущается иссушенной пустыней, дрожащей в вихрях раскаленного воздуха. эрен не боится услышать ответ, он уже его знает - видит в отражении этих лживых глаз, в опущенных уголках этого лживого рта, что растягивался в счастливой улыбке буквально полчаса назад. эрен дергается всем телом от пронзившего вдруг отвращения. ему хочется сбросить райнера в чан с кислотой, чтобы снять с его кожи верхние слои - все те, которых касался взгляд галлиарда и его чертовы руки, которые хочется вырвать с корнем. очередная навязчивая вибрация из чужого кармана заставляет руку йегера непроизвольно потянуться туда, скользнуть пальцами под грубую ткань и освободить наконец райнера от потока входящих уведомлений от компании самых расчудесных друзей, устроивших ему такой восхитительный сюрприз.

на смартфоне брауна не установлен пароль. с тех самых пор, с того самого первого раза, когда эрена накрыло приступом ошеломляющей ревности, с которой райнер не смог справиться как-то иначе. безоговорочное тотальное доверие для эрена - единственный якорь, держащий крышу на положенном месте, и этот якорь только что с оглушающим скрежетом прорезал дыру на дне его самоконтроля.

«куда пропал, дружище?»
«тебя грузовик сбил?»
«мог бы позвать покурить, я ващет тоже хотел. мудак»
«райнер?»
«перезвони, пожалуйста. ты пугаешь меня»

эрен неспешно ведет пальцем вдоль экрана, возвращая последний диалог на пару часов назад, на сутки, на три дня-

три дня.

«я буду очень рад увидеться, райнер»

палец замирает над строчкой диалога. под окрашенной в синий - отмирает клетка за клеткой организм, проживающий критический сбой. перед глазами темнеет, как после изматывающего боя. как перед прыжком в бездонную пропасть, из которой уже никогда не выберешься. как в тот самый первый раз, когда испытываешь чувство, которое не пожелал бы пережить никому.

«я тоже»

эрен поднимает взгляд на мертвенно-белое лицо брауна.
он думает о том, что по пути в бар видел магазин оружия.

Porpentina Esther 'Tina' Goldstein // j.k.rowling wizarding world // Katherine Boyer Waterston

важно знать: не вылетать по спискам, участвовать в кастовой флудилке в тг, готовность играть и придумывать хэды, шутки и ау любой степени азарта и забора. Без ксенофобии, с готовностью договариваться и желанием игры.
Отдельно помечу, что это не поиск в пару (у тебя есть Ньют, или, может, кто ещё, но не старый аврор).

Говоря честно, мы долго рассматривали твоё досье. Девочка, выросшая без родителей, младшая сестра, птица-гром. Неважно, чей голос оказался решающим - мы не пожалели. Честная аврорка, бесстрашная, честная. Отличный товарищ. Прекрасная колдунья.

Но всё же не стоит нарушать правила, Тина. Не все правила. Хоть иногда это и приносит стоящий результат и может спасать жизни. Впрочем, ты ещё всё поймёшь, оказавшись на высочайшем посту.

Ты справлялась в поле, в отделе регистрации - справишься и теперь. И ты нужна нам, дорогой аврор.

пост

А потом была пелена и глаза ужасно болели от текущего света, сжигающего, кажется, роговицу, привыкшую к сухой непробудной прохладной тьме его тюрьмы. А потом не было, кажется, ничего. Не факт, что до этого то же что-то было — но наверное, удостоверение доказывало, что это не так. Он вертел этот прямоугольник картона уже несколько дней — потому что больше руки занять было нечем. Голова ныла от попыток сконцентрироваться. Кости ныли, сшитые заново. Ныло всё, вплоть до корней волос, до самых ногтей. Уже даже не болело.

Персиваль закрыл глаза. Кусок картона был приятно шершавым, фотография слегка скользила глянцем. Стремительно написанный текст, нервно вдавленная точка и уплотнённый хвост. И начала... И вместо петель ручка проходилась дважды по одной линии. Уверенно. Успокаивающе. Целеустремлённо. Персиваль Грейвс, аврор, выдано седьмого мая тысяча девятьсот (печатью) двадцать восьмого года.
И подпись. Т. Скамандер, глава аврората.
Почему-то он помнил, что этот Т. Скамандер подписывался иначе. Пару раз в голове даже возникли чьи-то руки, старательно выводящие эту же фамилию. Было больше похоже на вензель, чем на подпись.
И тепло.
Воспоминание воспоминания.
Чуть лучше, чем навевал длинный шрам на руке.
Он откинулся на стену головой, прижался шеей к штукатурке, слегка влажной, слегка холодной. Будь у него фантазия, он бы нашёл в ней запах грибов. Но фантазии не было. Сил не было. Его самого не было. Персиваля не было — язык и мозг неповортливо реагировали на это имя. Не хотели реагировать. Может это и правда кто-то другой? Как они вообще получили эту фотографию? Он очнулся уже с этим листком на стуле, и на том же стуле лежало сложенное мягкое пальто — или халат? — с вычурными рукавами и острыми стрелами белых лацканов, и серебряной нитью на рукавах и по вороту. На фотографии на нём было, наверное, то же. Лацканы так точно те же, и ворот.

Ему бы хотелось иметь хоть что-нибудь кроме. Но сознательное погружение в память наталкивалось на густой туман. Густое болото. Мутную грязь перевёрнутой земли, где глина мешалась с водой и кровью. Грязь оседала на его теле почти физически, и тем сложнее было поверить скупой на слова сестре и ещё более скупому врачу, что это просто видение. Врач качал головой и уходил, возвращался, показывал какие-то фотографии, вещи, но чёрт. Ничего не проходило, не находило отклика. Ему давали его письма — с тем же именем на конверте в графе отправителя и в конце писем. Ласковые письма, тёплые письма, повествующие о каком-то прошлом. Но его ли это было прошлое?
Да, он узнал, что была война, что был какой-то Персиваль и какие-то его сослуживцы, и среди них был его адресат... Что автор писем иногда набрасывал небрежной рукой на полях цветы, орудия, какое-то здание с высоким прозрачным куполом, лежащем на переплетении тончайших балок.
С автором письма его точно роднил шрам на ладони и шрам над глазом. Тот Персиваль пару раз вскользь писал о них — из руки через два года после войны извлекли остаток осколка.
Всё-таки тревожный сон — слишком общее место в его возрасте и состоянии. Тридцать четыре.... На это упрямо указывал год рождения на удостоверении.
Другиж писем ему не передавали. И других посетителей тоже не было. За окном был подсвеченный порой лес. Порой в лесу шёл дождь, даже, кажется, пели птицы. Иллюзия. Очевидно, это иллюзия. Но убрать её он не мог.
Мышечная память была лучше событийной и фактической. Или чем ещё было вскрывшееся умение поднимать в воздух листы писем и укладывать их по порядку в конверты и коробку? Пара движений рукой и всё... И письма возвращались в положенное место, и Персиваль думал, что не прикоснётся к ним — настолько они не давали ответов. Но всё-таки через пару часов они вновь оказывались в руках и слова их заполняли, рот, горло, и старались добраться до головы. Возможно, что-то он уже выучил наизусть. Но не вспомнил.