скину в личку

монеточка  падать в грязь
Я хочу велосипед и чистой футболкой
Падать-падать-падать,
Падать в грязь, падать в грязь!

   Хлоя бежала по коридору, едва видя за слезами, что перед ней.

   Зубы болели. Нижняя губа ныла, настойчиво требуя обратить на себя внимание. Рот был переполнен  кровью. Она инстинктивно ее сглотнула и ее замутило от металлического привкуса.

   - Принс! - окликнул ее голос из-за спины.

   Она знала, чей это голос - Клэя, менеджера их команды. Но, сейчас ей было совершенно не хотелось откликаться. Она ускорилась, но в итоге врезалась бедром в какой-то столик, который не заметила в пелене своих слез. Теперь к общему полотну ее боли еще прибавился и этот мазок. Сегодня точно не ее день. Кажется, кто-то в раздевалке упоминал, что сегодня меркурий в ретрограде. Хлоя в эту херню не верила, но если на неведомый ретроград и меркурий можно было бы свалить всю ответственность за произошедшее, она готова была это сделать.

   - Сука... - процедила она сквозь зубы (губа отомстила новым уколом боли) и протянула руку, чтобы коснуться противоположной стены коридора, надеясь, что уж вдоль нее не будет никаких непредвиденных предметов мебели.

   - Принс! Я к тебе обращаюсь!

   Хлоя, свободной рукой показала менеджеру фак, не оборачиваясь, и почти ввалилась в комнату отдыха для персонала. Тут помимо пары диванов и шкафчиков была небольшая кухонька с микроволновкой, мини-холодильником и главное - раковиной. Вывернув кран на полной напор холодной воды, Принс, согнувшись, подсунула горящее лицо под струю.

   Блаженство.

   - Принс! - Клэй тоже ввалился в комнату отдыха и прикрыл за собой дверь. Не хочет, чтобы гости слышали, как он на нее орет. Она и так уже устроила сцену в зале - споткнулась о чей-то длинный шлейф платья, не смогла удержать равновесие и рухнула вниз, повалив еще пару гостей, вылив на них весь поднос шампанского, разбив бокалы и неудачно рассекла свою губу о поднос. Даже спикер у микрофона замолк и возникшей в зале тишине ВСЕ обратили внимание на это падение.

   - Ты опять под чем-то?! - Клей попытался развернуть ее к себе лицом, но Хлоя оттолкнула его руку и отступила назад, к стене, фактически оказавшись зажатой в углу между мини-холодильником и шкафчиками. У менеджера были все основания подозревать, что Хлоя не трезва. Как-то она уже накурилась в процессе банкета. Тогда на нее напал жор и вместо того, чтобы разносить закуски между гостями на открытии выставки, она стояла в углу и запихивала их себе в рот. В тот раз Клей лишил ее премии, но это она могла легко пережить. Но вот пытку нотациями Клея едва-едва. - Я терпел все твои выходки, Принс! Но это просто верх твоей безалаберности!

   Хлоя опустила взгляд. На Клея смотреть и так было неприятно. Он был старше ее всего на пять лет, но казалось что на все пятнадцать. Он будто был слеплен из мятых кусков пластилина. Когда он заводился и начинал кричать, шрамы от прыщей контрастно белели на его покрасневшем лице. И только посмотрев на свои руки, Хлоя заметила, что ее ладони были в крови. Проведя пальцем, коснулась чего-то острого - видимо вонзилось стекло от разбившихся бокалов. Она попыталась поймать скользкой от крови осколок и вытащить. Больно не было, возможно от шока. А жаль, так можно было бы отвлечься от криков менеджера.

   - Ты сейчас приведешь себя в порядок и пойдешь извинишься перед гостями! На миссис Рейс было шелковое платье от Вивьен Вествуд! Ты знаешь сколько оно стоит?! Тебе теперь до пенсии бегать с подносом бесплатно, чтобы возместить все убытки компании, что ты приносишь!
Хлоя продолжала ковырять ладонь, не поднимая взгляда. К Клею сейчас она не испытывала ничего кроме ненависти. Когда она упала, ударившись зубами о поднос так, что искры из глаз полетели, запутавшись в чужом платье (шелковом! от Вивьен Вествуд!), разбив коленки и располосовав руки, последнее чего ей было жаль, это чужого платья. Ей было стыдно и очень больно. Упавшая парочка разве что ушибла задницы и получила душ из шампанского. Но все в первую очередь кинулись поднимать гостью и ее спутника, спрашивали в порядке ли они, целы ли.

   И в первую очередь сам Клей.

   Она и так знала, что она никто для этих расфуфыренных гостей выставок, фуршетов, благотворительных вечеров и праздников, которые нанимали их кейтеринговую компанию, но сегодня это ощущалось особенно остро. И больно.

— Кстати, о праздниках, связанных с урожаем, — вспомнив обрывок донёсшейся до него чужой беседы, когда их разговор ненадолго затихает в поисках новой темы, говорит Ацухиро, но отвлекается, чтобы заглянуть в чужой стаканчик и, принюхавшись в почти благоговейном ужасе, с сомнением посмотреть на собеседников. — Вы и правда собираетесь это пить?

— Тут вопрос в другом: ты и правда не собираешься пить?

Ацухиро усмехается, качает головой и отбрасывает за спину волосы.

— Ну уж нет — не вашу огненную воду точно. А ещё я за рулём. И к тому же у меня есть то, что пьянит меня куда больше…

— …магия, — одновременно с ним говорит миловидная ведьмочка, и Ацухиро смеётся, глядя ей в глаза.

— Вот именно. Зачем пить, если ничто не заставит меня почувствовать себя лучше?

— Ты маньяк, Хиро. Так что там с праздниками, связанными с урожаем?

— Ах да! — он щёлкает пальцами, насколько позволяют тонкие кожаные перчатки, и благодарно кивает. — Так вот. Сегодня на моей исторической родине празднуют ниинамэсай — в сущности, тоже праздник урожая: спасибо богам за то, что и в этом году мы все — ну или хотя бы большинство из нас — не умерли с голоду и так далее. Не знаю, правда, как его празднуют сейчас, никогда не интересовался, но когда мой пра-пра-прадед уезжал оттуда, — мысленно Ацухиро сопровождает эту реплику сухим кашляющим смешком, вспомнив свой весьма некомфортный переезд — ах если бы переезжать пришлось не ему, а кому-нибудь другому, — император каждый год делал подношения в храме из свежего урожая риса… или что-то в этом роде, — он небрежно поводит плечами, а затем поднимает руку, чтобы посмотреть на часы. — Хотя, пожалуй, там давно уже всё отметили, и вообще у них вовсю День благодарения… был бы, если бы они его отмечали.

— Почему у вас что ни праздник, так там обязательно будет рис?

— Не трогай мои праздники, и я не спрошу, почему вы отмечаете то, как вырезали население целого континента, — салютнув содовой, отвечает Ацухиро.

Это, впрочем, скользкий разговор, и он уже прикидывает, как самому выворачиваться, если попадётся кто-нибудь подкованный в истории и решит припомнить все ссылки Гугла по ключевым словам «японцы» и «резня», которые видел когда-то (а впрочем, ему хотя бы хватает совести не праздновать столь сомнительные достижения собственной родины), как их прерывают. То есть прерывают не конкретно их, но его обжигает знакомым магическим холодком, как от ядрёной мятной жвачки, и мгновением позже, когда Ацухиро перестаёт вслушиваться в разговор, поднимается с подлокотника дивана и шарит взглядом по комнате, это ощущение нагоняет крик из коридора. Так кричат только от боли. Ацухиро сплетает щит из бледного тлена, но не спешит активировать его, чтобы ненароком не задеть кого-нибудь, и быстрым шагом идёт в коридор, расталкивая всех, кто лезет под ноги. Даже за эти несколько секунд магия вспыхивает ещё несколько раз, и за этими вспышками следуют новые крики.

Да быть такого не может. Смерть оставляет слишком явный магический отпечаток, чтобы он мог не заметить кого-то с такой склонностью и пройти мимо. Ацухиро проходит мимо пострадавших, в основном прижимающих к себе повреждённые руки, и отстранённо думает: кажется, у Швецова с коллегами будет немало работы сегодня. Но пока ничего критичного. Кто-то вообще регенерирует сам.

Отчётливый магический след мог бы привести его к источнику, даже будь коридор в три раза длиннее, и лопни в нём разом все лампочки. Он отшвыривает в сторону битое стекло, останавливается в нескольких шагах от съежившейся в углу девичьей фигурки и давит в себе секундное раздражение, как бывает всякий раз, когда кто-то бездарно разбазаривает магию — секундное, потому что ему требуется эта секунда, чтобы узнать знакомое лицо и сложить два и два.

Хлоя не обладает и крупицей магии. Однако, если верить тому, что он слышал, Хлоя очевидно пребывает в некотором сплине и ведёт весьма разгульную жизнь. И Хлоя не брезгует веществами. И, признаться, это даже более паршиво, чем если бы он столкнулся с вспыхнувшим на эмоциях самородком.

Эти мысли проносятся за секунду, пока он выворачивает наизнанку и перестраивает структуру готового щитового плетения и набрасывает его на виновницу шума и паники, чтобы не дать ей попортить ещё что-нибудь — или кого-нибудь. В худшем случае её слегка обожжёт или попортит одежду, но она ему ещё спасибо скажет. Ничего, родители намажут кремом от синяков — или чем там теперь мажутся?

— Прекратите истерику! — вроде бы не чуждая магии публика, а сколько шума! Ацухиро разворачивается одним движением. — Бывает. Помогите пострадавшим и меньше балуйтесь, — он склоняется в плавном и изящном на западный манер поклоне. — Смерть всего лишь передаёт свой привет, потому что вы, кажется, имели смелость забыть о ней, — он улыбается — и пострадавшим, и просто паникующим, и затем Хлое, когда снова оборачивается к ней и, зачерпнув энергии, наклоняется — теперь, даже если она ухватится за него, её дарёную хаотичную магию оттолкнёт, как один магнит отталкивает другой. — А ты — идём, — он говорит совсем негромко, хватает её за руку повыше локтя, рывком поднимает на ноги, обхватывает за талию на случай, если она попытается волочить ноги и снова устроиться в каком-нибудь уголке, и тянет за собой. Он говорит с ней тихо, почти интимно, когда заставляет её посмотреть ему в глаза и касается щеки затянутыми в перчатку пальцами: — Проветрим эту хорошенькую голову и послушаем, что ещё Она тебе нашептала.

Можно было бы увести её на второй этаж, в какую-нибудь спальню, пока ещё слишком рано, и эти спальни не заняты трахающимися парочками, но Ацухиро в хорошем расположении духа и милосердно избавляет девочку от необходимости смотреть в глаза тем, кого она попыталась покалечить. Да и свежий воздух ей не повредит.

И вообще, надо быть нежнее с бедняжкой, имевшей когда-то неосторожность влюбиться в него.

— Ты ведешь себя, как ребенок. Тебе придется с ним поговорить. С ними… всеми. Я понимаю, ты…

А ты стоишь у двери в комнату своей сводной сестры, наглым образом подслушивая ее разговор с подружкой, успевая при этом скролить ленту в твиттере. Историю про рыжую ты знал только в общих чертах, а Мия мастерски уворачивалась от твоих вопросов, вероятно, желая не выдавать секретов подруги и довольствуясь твоей реакцией. Тебе, как и всем, было очень интересно, а еще это было в твоем стиле — соваться в чужие дела, плюс ты просто физически не мог пережить тот факт, что Мия по умолчанию знала обо всем больше тебя. Рыжая же как будто нарочно тебя избегала и это больно подстегивало.

— Вилл, они же католики…

Нахмурив брови, ты стоишь и пытаешься что-то разобрать в их словах, вырывая среди девичьего смеха и тихой музыки лишь обрывки фраз. Толком понятно ничего не было, но ты настолько увлекся своим занятием, что не услышал, как на первом этаже громким оповещением запищала духовка. Едва успеваешь отлепиться от двери и быстро завернуть за угол, когда кто-то проворачивает ручку и открывает дверь. В руках вибрирует телефон уведомлениями и ты сжимаешь его в ладони, чтобы тебя не спалили.

— Бля...

Прячешься за шкаф у стены, затаив дыхание и отсчитывая шаги до лестницы, однако они резко обрываются на середине и ты слегка выглядываешь из своего укрытия, пытаясь понять, что вообще происходит. Вилка? На лице недоумение, которое нарастает сильнее, когда та заходит в твою комнату. Она там была меньше минуты — ее спугивает поднимающийся по ступенькам Амир, а ты сверлишь ее рыжую макушку подозрительным взглядом. Мелкий, кстати, заметил ее спешку и деловито огляделся по сторонам: сначала на тебя, потом вниз на рыжую, на твою открытую комнату, на ноут, а потом вдруг понимает, что ему это все неинтересно и идет дальше к себе, игнорируя твой удивленный на него взгляд.

На  твоем ноуте — сомнительный сайт с сомнительным содержанием. Твой скепсис и здравый смысл все еще боролись с правдой, которую ты недавно узнал. Вопросов было много, задать их было некому. Отец молчал, а делиться с кем-то подобным по твоему мнению было глупо, потому что ты и сам не знал, во что теперь стоило верить.

Ты и не предполагал, с чего эта поездка начнется и чем закончится.

a week ago

Летние каникулы в твоем колледже начались с успешной сдачи всех курсов, а значит, ты мог позволить себе заслуженный отдых. Не сказать, конечно, что ты утруждал себя дополнительными занятиями или чем-то типа того, но так или иначе приехать в родительский дом было твоим долгом этим летом — ты ощущал в какой-то мере тоску по семье и по всем домашним штукам, от которых ты успел отвыкнуть за практически год учебы в колледже. Было в этом для тебя что-то особенное, возвращаться домой уже во взрослой роли, ощущать вайб той самой взрослости и окончательной самостоятельности, чувствуя при этом, что тебя здесь ждут.

Ага, именно ждут.

— А это что еще за коробки?

Скидываешь рюкзак с вещами на пол и оглядываешься в своей заставленной всяким не твоим хламом комнате.

— Отец съехал с мастерской и скинул сюда все, — мелкий пожимает плечами, наблюдая твою недовольную гримасу, — а потом забыл.

Тут было много чего, хотя у вас в доме всегда было много чего, так как отец привозил всякое из своих «духовных» поездок, заставляя и захламляя этим добром углы и пространство дома, однако эти вещи выглядели совсем иначе — подрамников и свернутых холстов единицы, в основном коробки и пластиковые контейнеры в огромном количестве, странно подписанные непонятными символами. За все время в мастерской ты ни разу в ней был, хотя и узнал о ее существовании не так давно и по чистой случайности — просто квитанцию за аренду перехватил быстрее отца.

Лениво просматриваешь содержимое коробок, с удивлением отмечая про себя, как много здесь было непонятного хлама: пачки благовоний, кристаллы, какие-то склянки (в одной из них было что-то похожее на кровь, но проверить ты не рискнул), лапки куриц, карты с непонятными символами, чаши, веревки, кинжалы, талисманы, амулеты и... хрустальный шар, который с грохотом выкатился из войлочного мешка и ты едва успел его поймать. Еще немного, и он выкатился бы из комнаты по крутым ступеням вниз с огромным риском разбиться.

По ощущениям стекло скользкое, но сам шар тяжелый, прозрачный. Вертишь его в руках, наблюдая за тем, как внутри стекла начинает роиться густой клубок дыма, похожий на живую пыль. От удивления и неожиданности, ты хочешь скинуть предмет из рук, но он как будто прирос к твоим пальцам и взгляд от дымки отвести невозможно — еще секунда и ты видишь в нем будто свое отражение, но оно двигалось вне настоящего времени — как видео в шаре, пусть для тебя одна только мысль об этом была бредовой.

— Ян, что ты тут делаешь... — эхом из шара звучит в твоей голове голос отца и его тон претензионный и такой, будто он не хотел тебя здесь видеть или даже вообще не рассчитывал, — что ты делаешь в своей комнате?

Картинка в шаре становится на пару секунд ярче и четче, ты видишь, как он отбирает у тебя из рук шар, но уже не слышишь голоса — они лишь гулом отзывались в черепной коробке, потому что тебя отвлекают чужие шаги в коридоре. Ты просто теряешь концентрацию, поэтому серый мираж начал медленно затягиваться, как бы ты не пытался его вернуть, встряхивая его в руках.

— Ян, что ты тут делаешь... что ты делаешь в своей комнате?

После того случая коробки из дома со странными предметами пропали, а ты задался вопросом, что за херня то была. Предсказания будущего? Чего, для чего, зачем и почему? Книги с описаниями магических существ, о которых ты имел представление только из сериалов, книг и фильмов... Конечно же, ты это так просто не оставил, а обеспокоенный тон папы, когда тот отобрал у тебя магический шар из рук, лишь подогревал к этому всему твой интерес, ведь таким серьезным ты его никогда не видел.

Отсюда — странные сайты и не менее странные поисковые запросы в даркнете, которые вывели тебя на информацию о неких манускриптах, которые, якобы, должны были раскрыть всемирную правду об устройстве мира. О медиумах. Магах. Вампирах. И магических шарах, да. Казалось бы, это именно то, что ты искал несколько недель, пытаясь выйти на контакт хоть с одним человеком, который имел хоть какое-то представление о происходящем, но люди в даркнете скрытные и ты теперь это знаешь.

Идти одному в музей тебе не хотелось, звать было некого, но то, что Вилла спалила твою вкладку на ноуте, ты прекрасно запомнил.

— Твоя дека скоро покроется плесенью, а колёса заржавеют, — констатирует Эндрю, когда наблюдает за твоим ленивым классическим кикфлипом.

Вы тусите на площадке около часа, здесь играет тихая музыка из портативной колонки, на асфальте стоят банки с энергетиками и ведутся взрослые разговоры о колледже.

— Подшипники надо поменять, — говоришь ты на выдохе, глухо приземляясь на землю и объезжая полукругом стоящих рядом друзей. Ты останавливаешься неподалёку, берешь свою доску и садишься с ней на бордюр, чтобы посмотреть колеса. Поднимаешь голову, услышав на дороге шуршание шин и замираешь, когда различаешь очень знакомый велик и не менее знакомый силуэт. Вилла? Да, кажется, слишком часто это имя всплывает у тебя в голове с недоумением в интонации. Черная худи, черные джинсы, за спиной бита, и до тебя не сразу доходит, что едет она в сторону парка Бальбоа.

Зато как только доходит, состояние подшипников твоей доски отходят на второй план.

— Я ща, надо кое-что протестить, — бросаешь быстро ребятам, а сам уже выходишь за пределы площадки, встаешь на доску и мчишь следом, старясь при этом сохранять дистанцию.

В том, что рыжую могло это заинтересовать, ты почему-то не сомневался. Другой вопрос был в том, зачем ей это и если твоя мотивация тебе самому была ясна, то какова она была у Виллы — другой очередной вопрос, на который у тебя не было ответа.

Ты резко теряешь ее из виду, когда она пропадает за пышными и темными ветками деревьев в парке, однако когда ты пошел вслед за ней, ты и не предполагал, что наткнешься на нее так быстро.

— Охренеть, — выдыхаешь не менее испуганно, — если для тебя нахождение сзади — подкрадывание, то я даже не знаю, как мне стоит передвигаться тогда.

Звучит, как претензия, а еще ты очень хочешь ее спросить, какого черта она тут забыла ночью, но не делаешь этого — ты ведь и так прекрасно знал ответ. Смиряешь ее внимательным взглядом с головы до ног, тебе было чертовски интересно, какой у нее был план и были ли он вообще, ведь проникать ночью в музей это не то, чтобы опасно, а просто непросто безрассудно. По твоему мнению.

— Было бы проще остаться до вечера в музее, чтобы не искать сейчас способ в него попасть — тут везде камеры и внутри охрана, — бузишь шепотом, будто вас кто-то может услышать, но все равно продолжаешь идти за рыжей, сжимая подмышкой доску. То ли ты за нее беспокоился, то ли то была личная выгода, а может и все вместе — пока не ясно.

— Очевидно, что идти через парадный вход не вариант, — с насмешкой заключаешь, осматривая фасады музея на предмет хоть какой-то лазейки, но везде было глухо, — впрочем, как и лезть в окна.

Когда вы проходите к задней части музея, то ты замечаешь кое-что более интересное: пару рабочих в касках сидящих на ящиках у металлической двери в подвал. Они выглядели так, будто только начали работать и уходить не собираются — ночная смена, все дела.

Хватаешь Виллу за запястье, утягивая в кусты, чтобы не спалиться, а сам пытаешься разглядеть, висел ли на двери замок. Его там не было, хотя двери и были закрыты.

— Не факт, что в подвале чисто, но есть идеи, как их отвлечь? — спрашиваешь ее, опуская взгляд на ее лицо, которое ты едва мог разглядеть в желтых лучах далекого фонаря. Вспоминаешь вдруг про то, как она наглым образом зашла в твою комнату, а потому не упускаешь возможности ее доебать, ведь давно хотелось.

— Кстати. Много интересного прочитала? — начинаешь издалека, но ты был уверен, что девушка поймет, о чем конкретно шла речь, — может поделишься, а то не понятно, с каких пор тебя интересуют музейные экспонаты.

Фабиан не скучал по дому в отличие от остальных парней, с которыми он провел долгие месяцы плаванья, а теперь они были вынуждены оставаться в чужой стране, в совершенно чужом мире. В чужой культуре. С чужим языком, понимания которого так просто не придет, ведь он был совершенно не похож на те, которые его окружали в родных краях. Там все было проще, но от всей навалившийся разницы, у Яна все больше разжигалось любопытство. Да и скучать, тоскуя по чему-то, когда этого чего-то у тебя нет — невозможно. Ему ведь некуда было возвращаться (если задуматься, у него, возможно, не было даже больше родины, которую он покидал несколько месяцев назад с войной, что поглощала земли, пропитывая их кровью солдат). Его не ждет мать, с которой Фабиан вот как несколько лет не общается, уйдя из родительского дома, надеясь, что хотя бы так, но отведет от них беду, влеченный магией. Сбегая (чувствуя себя трусом), но только, чтобы никогда больше не почувствовать этот горький вкус, что ядом теперь живет у него на губах, языке, в горле. Он все еще не понял, насколько увяз в этой силе, игре со смертью и можно ли обыграть то, что является неотъемлемой частью жизни. Все живое умирает — Фабиан это понимал еще ребенком. Он не наивный деревенский дурак, у которого мышление заканчивается на желании выпить. Но одно дело было понимать конечность жизни — другое же буквально видеть этот конец. Дышать им. Впитывать в себя. Ощущать, как горит сначала кожа, а после заходятся и твои же собственные внутренности. Стыдно ли ему? За то, что он напуганным смертью, ушел, не прощаясь со своими родными — да. Ему стыдно, что он даже не пытался предотвратить смерть Роберта, своего старшего брата, на войне, что увидел за месяцы до того, как его мертвое тело будет гнить в земле, с вырванными клочьями мяса, растаскиваемыми по разным сторонам дикими животными и птицами. Хилде, свою младшую сестру он тоже не спас.

Можно ли выиграть в принципе у того, кто пишет правила? Переписывая их на ходу и всякий раз, подкидывая новые вводные. Ян пока уверен только в том, что играя в эту игру, он только все больше вязнет в безысходности с отсутствием хоть каких-либо ответов. Увязая в чужих смертях, в паре которых, он был не просто сторонним наблюдателем, но и участником (ведь пытаясь уберечь сестру, видя ее смерть от рук ее будущего мужа, Фабиан пошел на опережение — он убил его, не сожалея в тот миг и на секунду о том, что становится убийцей). Но ничего не получилось. Это было последним, что его связывало с семьей. Это стало первым, что толкнуло его за пределы родных земель. В его первое путешествие. Он подыскивал корабль, на котором отправится вместе с торговцами, не одну неделю. С того дня прошло уже восемь лет, а он все еще помнил ту невыносимую, физическую боль от необходимости всматриваться в чужие глаза капитанов, рассматривая в подробностях их будущую смерть, которая подобралась ко многим так близко. Витая вокруг них сгустком энергии, к которой Фабиан прикасался, пуская по ее поверхности цилиндрические круги, что создают камни, падающие на гладь воды. Было сложно найти того, чья судьба не обрывалась в мгновение длительного плаванья вследствие кораблекрушения — Ян искал все же ответы, а не смерть в открытых водах океана.     

Он склонился над тазом с водой, желая освежиться, умывая свое лицо, несколько раз опуская руки в воду и зачерпывая ее ладонями. Он продолжал чувствовать то странное, что проникло в него еще пару дней назад, коснувшись вспышками огня в виде отголосок магии. Чужой магии, что иглами каждый раз под кожу, от чего хочется закрыться, защититься. Чужая магия, сила (чаще разрушающая), всегда была чем-то агрессивным, причиняющая боль, если ее владелец настроен не дружески с самого начала (и Ян не может винить никого за желание выжить — он ведь и сам скрывается в страхе быть вздернутым на городской площади), но… не в этот раз? Он нахмурился, разглядывая себя в отражении воды, что успокоилась и стала вновь гладкой поверхностью. Сила прошлась по самым кончикам его пальцев, затронув лишь слегка нервные окончания, но обжигая рисунок крапивы на его правом запястье, что стал за пару лет более детальным, заметным. Магия, с которой он соприкоснулся в этом месте, была… чем-то родным? Знакомым. Ее запах как будто обладал схожими нотками того, что каждый раз забивает ноздри Фабиана, стоит ему лишь ощутить рядом с собой смерть. Ему нужно было найти обладателя этой силы. Только как? Он был ограничен в передвижениях и в правилах, которым они были обязаны подчиняться, находясь на чужой земле. Как он в принципе может здесь кого-то найти, не зная языка?

Он встряхнул головой, а после вновь запустил руки в воду, смахивая с ее поверхности свое лицо и темнеющие глаза, наливающие злостью, что случается всякий раз с ним, когда он наталкивается на стену. Сплошную стену. Думает, что нужно было согласиться с предложением Яспера и найти себе компанию на вечер и эту ночь. Последовать примеру большей части команды, что уставшая от долгих месяцев мужской компании, сейчас вовсю пользуются гостеприимностью японских женщин, проводя вечера в специально для этого отведенных домах. И в принципе, было еще не поздно присоединиться. Фабиан потянулся за белым полотном, что служило ему полотенцем, выправляясь и делая шаг в сторону.

— Святой Кернунн… — он отвел руку с тканью от своего лица, замирая на месте, услышав стук в окно. Ян выглянул, с удивлением увидев там человека. Вдруг появившейся гость, что выбрал для проникновения в комнату Фабиана не дверь, а почему-то окно, вызвал сначала удивление, скользнувшее во взгляде Яна, после настороженность, с которой он сделал все же пару шагов назад, чуть дальше от незнакомца, который взобрался до конца, перебираясь через край и оказываясь теперь с концами в комнате. Но то, знакомое… что ощутил днем ранее и не дающее ему покой, оно… оно было в этом… человеке? Фабиан прищурился. Он должен был возмутиться. Только вот…

— Господин Ян Ден, у вас все хорошо? — мальчишка, который вызвался помогать ему и говорящий на пусть и ломаном голландском, но все же говорящий хоть немного на родном языке Фабиана, сейчас обеспокоено постучал в дверь. На что сам Фабиан проклял тонкие стены из бумаги и свою несдержанность, с которой взывал к богу.   

— Да. Иди спать, — он сдержал в себе нетерпение, прогоняя своего помощника, как можно более отвечая повелительно, не позволяя тому оспорить требования оставить его одного. Все это время, Ян не сводил взгляда с парня, забравшегося к нему в окно. Он вслушался в шаги, что отдаляли Нана от его комнаты и только после этого махнул рукой неожиданному посетителю, требуя от того, чтобы тот отошел от окна. 

— Ты кто? — поймет ли он его? Ян не был в этом уверен и пока не мог понять, как ему с ним поговорить. Спросить, о том, что у него за сила, с которой сейчас заигрывает магия самого Яна. Не звать же на помощь Нану. Фабиан вздохнул, показывая рукой, что гость может сесть на уложенные на пол подушки за столом, на котором все еще стоял ужин, к которому хозяин так и не притронулся. Говорил он тихо, так, чтобы прислуга и никто другой, точно не слышал бы того, что в гостях Фабиана кто-то есть.

— Как тебя зовут? — он обошел сам по краю, держась на расстоянии, — Ян, — его палец уперся в грудь, показывая жестом, о том, что именно его зовут Яном. Фабианом его здесь звали только те, кто приплыл вместе с ним.

гроб гроб кладбище пидр