горевать - это нормально. тащить за собой шлейф бесконечной темной ткани, покрывающей голову и застилающей глаза. это обычное состояние, когда ты резко лишаешься чего-то. жизнь переворачивается, сразу становится неполноценной и какой-то другой. как будто все вокруг симуляция. игра, в которую ты проиграл и теперь на экране красуется надпись «потрачено». тебе придется переродиться, скорее всего понадобится откатиться до какой-то другой точки, где ты сохранился в более здравом и адекватном состоянии. иногда придется начать заново, если ты выживаешь на режиме хардкор.

жизнь юты была на базовом уровне для новичков. все, как у всех. драки в школе, непринятие близких, единственная подруга, светлые воспоминания из детства. во все это не вписывалась только автомобильная авария, которая в лучших традициях драмы перевернула жизнь с ног на голову. а затем посыпались проклятия. маленький мальчик не знал, куда деть свою боль, что сделать со своей силой, переполнялся эмоциями сверх краев и просто кричал. никогда не знаешь, чем обернется сила слова, особенно если ты маг.

он крутит кольцо на пальце - это нервное, помогает справиться с тревогой и вызвать в голове желанную пустоту, защищающую от круговорота мыслей. а еще напоминает об обещании, о смысле жизни, об отношении к ней. камушек поблескивает на свету, несмотря на то, что это обычная стекляшка. интересно, откуда рика его достала? наверное, из какого-нибудь автомата или оно шло в подарок к какой-нибудь шоколадке. да и это не важно по сути, потому что ценность его измерялась не в каратах и сопротивляемости давлению и даже не выгравированной пробой. самым главным оставалось тепло, которое переливалось по телу, скапливаясь где-то в грудине, где по мнению многих трепыхалась душа. стоит пару раз покрутить кольцо и становится спокойно и хорошо.

оккоцу редко бывает дома, его все чаще отправляют на какие-то задания или стажировки. зачастую он делает это один, то ли ему так проще, то ли верхушка считает, что рика опасна для товарищей и лучше уж юный маг поднапряжется и затащит в соло, чем потом иери будет собирать по кусочкам сокурсников. юта подобные мысли в голову не берет, ему все равно, он больше делает, чем думает, поэтому что бесконечная паутина тревожных мыслей может заставить застрять в ней надолго, увязнуть и выкарабкиваться потом придется все равно самому.

дни отдыха для юты были редкостью, но он все равно предпочитал проводить их в школе. тренировки с маки или обед с инумаки были для него лучшим времяпрепровождением, качественным и удобным. слишком много времени он провел в одиночестве. нет, не так, он никогда не был один. просто он мало был с людьми, живыми, добрыми, близкими. для юты его друзья заменили семью, хоть он и не знал, как именно стоит с ними себя вести, поэтому всегда сохранял уважительное и доброжелательное отношение. не зазнаваться было тяжело - факт, но выскочек никто не любит, даже если они по фактам являются охуительными.

тычок в плечо и тупая просьба. на улице, под палящим солнцем. это хакари кинджи. столь быдловатое отношение было для юты не в новинку, он имеет привычку за всеми наблюдать и делать выводы. зачастую в голове, откладывая закладки в ящички мысленной картотеки. вслух он ничего не говорит, кротко кивает головой и натянуто улыбается, стараясь не выдать мимикой лица что-то неприятное.

- а? - делает вид, что не расслышал, поднимает утяжеленный темными мешками под глазами взгляд и смотрит на знакомую рожу, - я не хочу кофе, спасибо за предложение, - прикидывается то ли аутистом, то ли богом сарказма, пока не решил.

- тебя снова выгнали из клуба с автоматами? - зачем-то ляпает, не подумав, поздно клацает зубами по языку, когда уже какая-то гадость изо рта выскакивает.

придется теперь разгребать.

Иногда Джеймс задумывался о том, что следовало бы научиться водить маггловскую машину. Небольшой автомобиль с удлиненным капотом едва потряхивало, когда шины находили на камень. Джеймс был едва озадачен и волосы — скорее были привычно растрепаны. Каждое утро перед работой он тщательно старался расчесывать их, отделяя пробор, но в течение дня — все возвращалось на места. И когда они пересекали сельскую Шотландию, они были привычно взъерошены. Оправа сползла на переносицу, слегка перекосившись. Чем дальше от Лондона — тем насыщеннее становился лесной массив. Лондон в основном — весь состоял из зданий, за окном поезда — на котором они провели первую половину пути, быстро менялись пейзажи. Листва смешивалась все в одно пятно, потом — они уже сами ехали среди дорог под кронами деревьев. Это мог бы быть хороший опыт, но вместо этого — они с Ремусом, от лица аврората и Ордена, провожали ученого до безопасного места. Маршрут знали только доверенные лица — и Джеймс мог поклясться, что он даже никому из иных лиц не передавал его детали. Просто упомянул что-то незначительное, что ничего не могло и сказать.

Он ограничился коротким «визит по работе». Отговорка «надо посетить родителей» — не работало, когда вся твоя ближайшая родня живет уже несколько поколений в Лондоне и его округе. После поездка и вокзала — их ждал припаркованный автомобиль, где в безопасном месте они втроем отправились дальше. После — их ждали другие члены аврората, что должны были забрать ученого и переправить его до безопасного места.

В последнее время гарантии безопасности повысились. После волны арестов — аврорат ввел новые стандарты. Всегда неожиданно, когда предателем оказывается буквально твой родственник. Джеймс хорошо запомнил чужие лица: слегка отрешенные и разочарованные. Перекошенные черта лица и чужие застывшие губы — он помнил, но сам чувствовал себя устало. С каждым арестом — становилось все тяжелее, и он даже оживлялся, когда перед арестом ему приходилось сойтись в стычке. После поединка — он иногда опускал палочку, дожидаясь, пока придет подкрепление, крепко беря кого-то под локоть.

Джеймс перевел свой взгляд на Ремуса. Ему казалось, что друг был усталый. В чужих привычных чертах лица — он пытался уловить паттерны, но вместо этого — только ухватился за ручку на стене автомобиля, когда его качнуло в очередной раз. Им обещали нелегкую дорогу — и теперь Джеймс мог понять почему. Последний час они ехали по асфальту, но потом — свернули на дорогу похуже.

— Вы точно уверены? — он предпочел переспросить, потому что в голове не увязывалось, как им могли построить такой маршрут. Потом — им следует пойти пешком. И Джеймс думал, что будет неплохо размять ноги.

Вместо этого — сейчас он потер нос коротким жестом.

— Ты знаешь, Шарп в последнее время решил повысить уровень безопасности. Говорит о вероятности диверсии, — в другой бы ситуации — Джеймс пожал бы плечами. Автомобиль — резко остановился. Джеймсу казалось, что так точно не должно быть. Втроем — они все не выглядели подозрительно. Он сам — сегодня был без пиджака, но вместо этого — обойдясь плотной рубашкой, теплым пальто, брюками из темно-коричневой толстой ткани и слегка пыльными от дороги ботинками. Подошва на них была толще оксфордов.

Они стояли посреди дороги и, вопреки здоровому смыслу, не могли использовать магию. Шарп боялся, что их могут отследить по магическому следу. И кто его знает, что тогда может произойти. Сейчас бы очень не помешало заклинание, но вместо этого — Джеймс поднял голову, слегка наклоняя ее в сторону, чтобы потом открыть движением бардачок. Жвачку — почти не думая взял себе одну, доставая до этого купленную карту. Ему хотелось все же выйти из автомобиля, чтобы хотя бы размять ноги или вдохнуть воздух листвы полной грудью. Он, наклонившись, решил выйти. Перед этим — коротким молчаливым жестом предлагая спутникам жвачку.

Джеймс оперся ладонью о корпус автомобиля. Он слегка сощурился — нос тоже, пытаясь понять. Он видел неподалеку дома — можно было как раз позвать на помощь, и Джеймс подумал, что это могла быть неплохая идея.

Соломенные волосы, полупрозрачные веки, губы – все это свет.
Бронзовая кожа, щетина, лихорадочный жар и рука, сжимающая, немилосердно тянущая куда-то вверх чужое запястье – все это тьма.

— Папочка, почему у тебя звездочки на глазах? Сегодня Рождество? – а посередине всего этого, прямо в эпицентре злой, песчаной бури, стоит Кристина. Кажется, что они говорили слишком долго. Опять ни к чему не пришли. Разве ребенок способен это выдержать?

А взрослый? Взрослый способен? Да нихуя.

Вдох, медленный выдох через ноздри. Прямо в аккуратную раковину его уха, чтобы Марек знал, что Сэм все понимает. Любит его, ненавидит. Хочет. На самом деле он сам не знает, что хочет, да. Кажется, что в этом доме все давно смешалось, спуталось, но ничего уже не исправишь, увы.

— Ну вот, — в черных зрачках, внимательно скользящих по белой переносице, давно погибло солнце и все огненные стрелы, пущенные в него Ра. — Ты ее разбудил, придется еще раз укладывать.

Шаг в сторону. Уйти, с трудом оторваться. Хотя в пальцах еще хрустят, догорают его прикосновения, вся виновность Ра, вся его сила и былая, первозданная мощь. Сэм спрячет ее подальше, бережно унесет вместе с собой и Кристиной, закинув за широкое плечо.

— Красиво. Я себе тоже такие хочу. — детская ладошка раз за разом касается его лица.  — Ты знаешь, если я не буду спать, то ты никуда не уйдешь, правда?

Свет и тьма. В детской приятно мерцает ночник и их дочь решительно обнимает его двумя руками за шею. А может правда никуда сегодня не ходить? Остаться? Прийти к нему, когда все в доме наконец затихнет. И только из коридора будет раздаваться размеренный, оглушительный храп их огромного лабрадора.

Прийти к нему. Но разве он тебя звал, дурачок? Даже если сейчас они просто обнимутся, будут смотреть вместе фильм, по ходу обмениваясь веселыми репликами, то утром все повторится сначала. Спина, это лицо, которое не видит его и ничего не выражает. Какая-нибудь унизительная фраза в стиле: «Сэм, ты слишком громко дышал, я совсем не выспался». Или что-нибудь похуже.

— Вот бы завтра Рождество наступило, — в конце концов усталость ломает, побеждает даже сильнейших. Кристина закрывает глаза, ослабляя хватку своих маленьких ручек.

И Господи, Анубис так любит ее.
Любит Ра.

Свет. Он скалится во все свои идеальные тридцать три зуба, неслышно скользя мимо их спальни. Замирает в дверном проеме, глядя на Марека. И кажется, что вместо лица у него теперь длинная шакалья морда.

— Совсем и не бразильский сериал. Там разве показывают стояки? А у нас показывают. Еще как. Не придумывай.

Тьма. Вперед. На кухню. Не ожидая, что он там уже ответит. Позовет ли к себе? Будет просто и молча смотреть, рассеянно сидя на кровати. Анубис лезет в один из шкафов, откупоривает бутылку вина. Пьет ее залпом. Как когда-то они делали с Мареком в Марокко, когда уже не было сил веселиться. Мне было жарко, я хотел пить.

Так лучше, правда.

Не думать о нем. Не думать о жизни и чего он на самом деле хочет. Что они оба делают. Может быть завтра будет лучше? Сэм на это надеется.

Патологоанатом потом скажет, что он уже был пьян, когда сел за руль. Скорее всего отвлекся на сообщение. Томми расхрабрился и выдал что-то там про будешь глотать, малыш? Придурок. Свет и тьма. Долбанная любовь и смерть. Ангелы и демоны, которые были после них. Однако ничем и никому не помогали.

Тонконогий, трехглазый шакал появляется в свете фар неожиданно, будто выпрыгнул из предрассветного тумана. И машину мгновенно сносит в кювет, а дальше его будто затаскивает под лед невидимая рука. Глубокие, черные воды, они почти смыкаются над его головой и Сэм, захлебываясь, плывет на свет.

Точнее пытается.

Умилительные ладошки Кристины, измазанные блестками. Бедняжка, она ведь просила его остаться с ней. Словно предчувствовала. А Марек? Что скажет Марек, когда узнает? Интересно, они ему уже позвонили? А вскрытие провели?

Открыть глаза на операционном столе. Когда крохотный, блестящий скальпель почти вошел в грудь. Начать кашлять, хрипеть. По правому глазу расползлась алая поволока – кровоизлияние. Осколок лобового стекла до сих пор больно царапает голову.

— Где моя одежда? – он садится, смотрит на испуганного врача.